Ядовито-розовая ручная граната (СИ)

Сияние густых янтарных и едва уловимых нежно-желтых тонов скользило по гладкому полу, струясь сквозь нетронутые оконные стекла там, где еще недавно не было ничего, кроме зияющих в стенах дыр. Трещины закрылись, разверстые расселины в камне исчезли, словно все раны были исцелены: чертоги его разума чудесным образом вновь стояли неповрежденными после пронесшегося бедствия. Бесчисленные страницы записей лежали в неприкосновенности, не разорванные и разбросанные легионами времени, а безупречные, словно бумага только что покинула пачку. Над головой поднимался арками свод крыши - купол прочной каменной кладки, способный противостоять стихиям.

Это по-прежнему были его чертоги – метафора, описывающая его память, вновь стала такой же реальной, как и раньше – но не было никаких следов его обычных неуклюжих попыток восстановить разрушенное. Годы повреждений оставили шрамы, щели, что так и не сомкнулись до конца, пятна, что сохранялись подобно синякам, но это…

Не ремонт, не реставрация. Воскрешение.

Шерлок провел пальцами по стеклу витрины с бабочками, что, наконец, вновь оказались на своих местах. Они шевелились, крылья трепетали, целые и невредимые. Ничего жестокого, вроде яда, или вещественного, как булавка, не удерживало их, и Шерлоку казалось, что он провел долгие часы, изучая каждую деталь: от голубых крылышек Morpho peleides до яркой оранжево-коричневой, прочерченной толстыми черными прожилками слабо-ядовитой Danaus plexippus. Как возможно, чтобы вся эта хрупкость, которую он видел безжалостно разодранной, была столь безупречно восстановлена, возродилась из небытия краше, чем раньше?

Тихие шаги за спиной достигли его слуха лишь на мгновение раньше, чем сильные, шершавые руки легли между лопаток, скользя вниз по обнаженной коже, обхватывая ягодицы. Как много было в этом простом жесте: приветственная ласка, облегчение, счастье, восхищение и намек на собственничество – все вместе просачивалось сквозь линии на мозолистых ладонях Джона и прикосновение его пальцев.

Крепкое тело прижалось к нему сзади, надежное и реальное. Щетина царапала кожу, шерсть джемпера щекотала обнаженную спину, а прохладный деним терся о ноги. Прежде в его наготе не было ничего эротического – первобытное состояние, но теперь несоответствие в их внешнем виде было очевидным и явным, побуждая спящие нервные окончания к острому, звенящему вниманию и заставляя все внутри сжиматься под странствующими по телу ловкими пальцами Джона.

- Ты вернулся, - прошептал Джон, и голос его был полон радости, когда он потянулся вверх, чтобы прижаться губами к шее Шерлока, у которого перехватило дыхание от теплого, влажного прикосновения языка, и он откинул голову назад в наслаждении и удовольствии.

- Конечно. Я же сказал, что вернусь, - произнес он, в то время как Джон проводил руками по его выступающим тазовым костям, словно составлял карту незнакомой территории, а не касался кожи, которую еще совсем недавно так исступленно гладил в реальном мире. – Что ты… - веки Шерлока затрепетали, когда Джон скользнул ниже, и он с трудом смог подобрать слова, обмякая, наваливаясь все сильнее на друга и слыша, как дразнящий, чувственный смешок раздается у того в груди, – …сделал?

- Пока что ничего, - ответил Джон, и голос соблазняюще и шаловливо заурчал, когда он потерся носом о шею Шерлока, прежде чем отступить назад, оставив его неуверенно стоящим на ногах и опустошенным. Но далеко он не отошел - всего лишь на полшага, и Шерлок развернулся, чтобы последовать за ним, стараясь ступать в такт с пятящимся назад Джоном, пока неожиданно не осознал, что тот направляет его, маня за собой полными страстного желания улыбками и поблескивающим в глазах обещанием.

- Куда ты меня ведешь? – задал он вопрос, вызванный любопытством, а не колебаниями. Доверие здесь, в святая святых его разума, было само собой разумеющимся, не допускающим сомнений. Кроме того, удовольствие Джона было заразительным, и Шерлок схватил его за руку, вновь притягивая к себе.

- Сюда, - ответил Джон, обводя рукой комнату вокруг них. Но границами этого места служили не стены и двери. Там, где раньше было лишь крошечное убежище Бейкер-стрит, затерянное в темных тенях среди руин, теперь они находились в ступице колеса, ядре чего-то большего, в центре самого бытия Шерлока, где сердцем был Джон.

Он понял, не спрашивая, что это – твердыня. Это было незримо начертано на уродливых обоях и в глубокой тени трубы молчащего камина. Шерлок чувствовал, с непоколебимой уверенностью давно обитавшего в нем знания, что эта комната была одновременно опорой и фундаментом: прочность и мощь там, где они больше всего требовались.