Яга Абыда

Голову вскинула, покраснела, аж глаза загорелись. Вот ведь мало, мало надо юности для счастья. Хоть и знаний уже – хоть отбавляй, хоть и Пламя вот-вот в ладони дастся, хоть и умом, и терпением Лес не обделил, – а ничего ещё не смыслит, ни о чём не думает-не переживает. Обещали в ступе покатать – и Хтонь уже не страшна.

Да разве она боялась когда-то? Она и не понимает ещё, что это такое.

– Точно полетим?

– Точно, – ответила Абыда. А в голове тотчас всколыхнулось: а точно ли? – Вот ещё что. По обе стороны тропы – топи да болота, и земля такая влажная, что лучше зеркала отражает. Не буду говорить «не смотри туда» – всё равно посмотришь. Но помни: один раз посмотрев, второй удержаться сложно. А в какой-то миг – может, через век, а может, завтра – в воде смерть свою увидишь.

Ярина не вздрогнула, не отшатнулась. Глянула на Абыду с холодным любопытством, и мелькнула на дне светлых, как незрелый крыжовник, глаз тёмная тень.

– Долго мы там будем?

– Надеюсь, в час обернёмся. Нам до Терема Царевен, через Золотой Сад, потом через Калмыш на край обрыва. Там растут каменные огни, у самой воды.

– У воды? – удивилась Яра. – А разве…

– Каменные огни воды не боятся. У них всё колдовство – внутри. Горячее сердечко глубоко внутри камня, крепко укрыто, никакая вода ему не страшна, если только не Мёртвая, не Живая. Я подойду к краю, нагнусь, а ты стой сзади, держись за мой пояс. Поняла? Ни шажочка от меня. Воды не касайся и цветы хтонные не собирай. А цветы там красивые. Красивые там цветы, Ярина…

Яга замолчала, глянула вдаль, сквозь дверь, сквозь брёвна, сквозь сам Лес, молодой и вечный. Далёкая песня донеслась до Ярины, обдало ветром, зазвенел папоротник. Абыда встряхнулась.

– Пора.

Встала с лавки, потянула за собой ученицу. Ярина вскочила. Яга, широко ступая, достигла чёрной двери в три шага. Ярина сделала десять – и едва приблизилась. Ладонь выскальзывала из крепкой руки Абыды, дыхание сбивалось.

– Давай, – подбадривала Яга. – В первый раз тяжело, долго. Потом легче будет. Давай, глазастая.

Ярина перебирала ногами, тянулась, бежала по знакомой избе. Мелькали сбоку слюдяные окна, бочки и сундуки, лавки и полати, веники и половики – мелькали, а дверь всё не приближалась, словно в дурную пёструю ленту свернулась изба и разворачивалась снова и снова, не давая ухватиться за чёрную ручку. Только пальцы Яги, цепкие, сухие царапали ладонь, ногти оставляли лунки-ранки

– Давай! Ещё шажочек, ещё, ещё, – частила Абыда, сжимая Яринину руку. Ярина чувствовала, как Яга изо всей силы тащит её к себе, не даёт ускользнуть, упасть. Тянуло жилы в руке, щёлкало в локте, выкручивало пальцы, и что-то внутри неуверенно, тихо разворачивало лепестки.

– Ну! Ну же! – сердито крикнула Яга, и внутри обожгло, распустился, наконец, бутон, раскалилось ядрышко, и вырвались пурпурные языки. Дверь вмиг оказалась рядом, под самым носом. Ярина засмеялась, сама испугалась – отчего? как? – а потом враз успокоилась, вытерла глаза свободной рукой и толкнула чёрные доски. Дверь не шелохнулась, и засмеялась уже Абыда:

– Пока не станешь Ягой, эта дверь тебя не послушает.

Положила ладонь на влажные доски, вжала.

– Всё помнишь?

Скрипнули рассохшиеся плашки, легко на смазанных петлях отошла створка. Зацепила косяком занавесь на старом зеркале.

Ударило чёрным вихрем, толкнуло в грудь. Если бы не Абыда, Ярина упала бы. Но перехватило дыхание, подкосились ноги, а Яга держала крепко, не давала упасть. Перед глазами мелькнуло крыльцо, клочки мха, мелкие лужицы. В самые ступени вросла тропка.

Абыда зажгла огонёк в горсти, он тут же заметался от ветра. Отзываясь, потеплел огненный цветок у Ярины в груди. Отзываясь, засияли в чаще болотные цветы, застонали над головой сосны. Сырой ветер освежил щёки. Ученица подняла лицо.

– Ну как, глазастая? Поживей? – спросила Яга, и Ярина едва узнала её голос – задорный, звонкий. Разогнулась, обернулась, мазнула взглядом по стенке избы – и ахнула. Никогда она не видела такой Абыду – высокая, статная, распрямившаяся. В широких зрачках поднималось пламя, щёки горели, а чёрная шуба, совсем как в тот раз, опала в плечах, сузилась, стала атласным платьем с красным поясом, расшитым петухами и маками.

– Чего молчишь? Порог перешагнула – половину работы сделала. Всё уже, не робей, поздно. Молодец, что держалась крепко. Сама бы до двери не дошла, а отпустила бы меня – пропала бы.

– Как? – прошептала Ярина, облизывая пересохшие губы, чувствуя, как царапает в горле. – Я ведь… в избушке была. Избушка бы не дала…

– В избу-ушке, – протянула, весело передразнивая, Абыда. – Это тебе только казалось, что в избушке. Ты в Межреберье была, милая, в Межреберье. Потом как-нибудь о нём расскажу, пока не до того. Идём?