Йага. Колдовская невеста

– Щебечешь там с Радом, за руку его держишь. Уже забыла, как я тебя целовал?

А та возьми и с вызовом ответь:

– А ты не следи, кого и почему я держу за руку. Как-нибудь сама разберусь.

Пальцы скользнули под поневу, спеша добраться до обнаженной кожи.

– Не играй со мной. Проиграешь.

– А ты мне указывать не моги.

– Не боишься?

В сенях не было видно, как северянин ухмыльнулся. Ухмыльнулся недобро, но вместе с тем будто бы хотел, чтобы Йага сильнее его разозлила.

– Тебе меня бояться надо. Ой!

Все же она не удержалась от вскрика, когда Рьян подхватил ее под ягодицы и усадил на сундук. Опрокинул на спину и навис сверху.

– Запросишь ведь пощады, – предупредил он, а сам мысленно молился, чтобы игра продолжилась.

Йага его не разочаровала:

– Вот еще! – И изогнулась, будто нарочно задевая в нем животное существо.

Рьян зарычал и придавил поганую ведьму всем телом. А хотелось еще теснее! Еще и еще, слиться с нею в жаркой пляске, сойти с ума, испить до дна колдовской пламень! Чтобы только его знала! Чтобы только ему принадлежала каждым вздохом, каждым стоном!

Он нашел губы, жадно впился, глотая слабый всхлип, как измученный полуденным солнцем глотает воду. Руки беспорядочно шарили по бедрам в поисках чего-то настолько желанного, что ему и названия нет. Поползла вниз рубашка, открывая налитую девичью грудь, и губы почти сразу очертили ее силуэт. А ведьма извивалась под ним, и от каждого движения тело Рьяна содрогалось, готовое взорваться.

– Не могу! Не могу больше! – болезненно простонал он ей в живот. – Хватит меня мучить!

Йага тяжело дышала, от кожи исходил почти осязаемый жар. Ее тоже трясло, но ведьма нашла в себе силы коварно протянуть:

– Значит, все-таки проиграл ты.

Она прильнула к его шее, языком собрала капельки пота. И вышла на крыльцо – остыть. А Рьян сполз на пол, откинул назад голову и тихонько засмеялся. Девка ровно язык пламени! Вот уже решил, что укротил его, а он – раз! – и ужалит! И проклятый готов был проигрывать этой чертовке хоть до скончания веков.

А вот Рада не мешало бы охолонить. А то разомлел от внимания лесной красавицы. Ишь! Однако стоило войти в кухню, решимость растаяла. Рад все так же сидел у окна и увлеченно работал. Он добродушно улыбался в пышные усы и что-то ласково бормотал тесемке в руках. И надо было лишь раз взглянуть на него в этот миг, чтобы понять, что никакая девка, даже самая пригожая, не станет для него милее любимого дела.

Рьян кашлянул:

– Слушай, ты это…

Да что он делает?! У них, на Севере, за одну мысль обидеть хозяина, который принял к себе жить чужака, язык бы вырвали! Проклятый приподнял больную ногу, как побитая собака, и начал иначе:

– Ты не обижайся, но мы, наверное, на постоялый двор завтра пойдем. Деньги я какие-никакие скопил, можно…

– Что так? – перебил его Рад. – Дом большой, места хватает. Втроем веселее. Али я тебя обидел чем?

«Да это я тебя чуть не обидел, дурья твоя башка!» – хотел вскричать Рьян.

Но вслух сказал:

– Йага, считай, жена мне. Негоже…

– А ее-то ты спросил? Она у тебя девка с норовом.

– Без тебя разберемся! – огрызнулся Рьян и снова прикусил язык.

Но Рад, хоть мог бы и обидеться, цепко взглянул на него и хмыкнул в усы. Поднял брошенный северянином костыль, поднес. Рьян нехотя взял – всяко удобнее, чем по стеночке ходить. Но Рад и своей руки не отнял, и вышло будто бы рукопожатие через преграду теплого дерева. А что как не дерево издревле следило за правдой? Все народы, давая клятву, касались божьей длани в доме, входной двери, а если дело предстояло серьезное, то отправлялись в лес или рощу. Не зря любящие друг другу в верности клялись под раскидистыми кронами!

Рад вторую руку положил проклятому на загривок и коснулся своим лбом его.

– Ой, дурак! Ревнивый дурак! Ты меня за кого держишь, а?

Рьян насупился и промолчал. От усмаря он и правда видел только добро, однако за долгие годы привык, что людям лучше лишний раз не доверять.

– Ну вот такой я человек паршивый, – процедил он.

– Нормальный, – не согласился Рад. – Просто боишься.

Тело, как водится, с головой советоваться не пожелало. Проклятый оттолкнул Рада, а кулак сам собой полетел к нахальной усатой морде. За обвинение в трусости воины с Севера могли убить на месте. Но в последний момент Рьян сам остановил руку.

– Я не трус!

– Я и не говорил, что ты трус, Ржавый! Я сказал, что ты боишься. Ты девке своей говорил, что влюбился?

Сердце пропустило удар. Рьян и себе-то того не говорил…

– Боязно? О то ж! А ты скажи, и сразу ревность как водой смоет!

Рьян стиснул рукоять костыля до белых костяшек. Он очень хорошо помнил, как о любви говорили с ним. И как он шарахнулся от той, что предложила ему свою душу и тело. На любовь ведь могут и не ответить.

– Я говорить не привычен. Все больше к делу.

Друг легонько шлепнул его по щеке, и Рьян от неожиданности мотнул головой. За такое на Севере тоже могли убить, Рад за один этот вечер заслужил себе уже три погибели.