Яичница из гангстеров

— В машину, Биллингс. Только сначала бросьте ваш пистолет. — Несколько минут спустя мы уже были в его машине, я — на заднем сидении, все еще держа его под прицелом; его же пистолет был у меня в кармане. Я велел ему выехать на улицу и остановиться квартала на два дальше. Он уже знал об убийстве Дэнни, так что я просто рассказал ему, что произошло в действительности.

Когда я кончил, он сказал:

— Не хочу сказать, что вы лжете, Скотт. Особенно пока вы наставили на меня ваш револьвер. — Он слегка повернул голову. — Калибр тридцать два, верно? Хастингса убили как раз из такого.

— Вот именно. Из этого самого. Это мой револьвер. Только стрелял из него не я. Впрочем, не хочу повторять все с начала. Половина города знает, что Шелл Скотт всегда при оружии. Уж я об этом позаботился.

Он зарычал. Послышался легкий звук вроде щелчка, и я заметил, что Биллингс наклонился в сторону от меня. Я схватил его сзади за воротник и втряхнул его обратно в водительское кресло.

— Что, черт возьми, вы собираетесь сделать?

Он выругался.

— Спокойно, — сказал он. — Уж и закурить нельзя? — Изо рта у него торчала сигарета. Я почувствовал, что у меня вспотели ладони.

— Биллингс, — сказал я, — сидите смирно. Закурите, когда мы кончим наш разговор. А пока даже не шевелитесь.

Он спросил:

— С неделю назад у вас с Хастингсом вышла маленькая потасовка, не так ли?

— Самая маленькая. В грилльбаре Стэнга. Он был пьян, набросился на меня, и я его стукнул маленько. Ч-черт, да я сам немного выпил. Эти типы, что навесили на меня убийство, возможно сообразили, что это еще одна причина сделать меня козлом отпущения. Кроме того, они знали, что я ношу с собой свой игрушечный револьвер. Это им было наруку. Самое главное — Фостер ревновал меня к одной девочке. Если меня убрать, может быть ему что-нибудь и перепало бы. И вы не отрицаете, что полиция получила анонимную подсказку. И еще одно — сегодня мы играли в покер и я остался в выигрыше, — премия для убийц! Ну, что, достаточно причин?

— Еще бы, — сказал он. Видимо, я произвел на него впечатление.

Тогда я рассказал Биллингсу о моей встрече с отцом Шэнлоном. Он промолчал. Я велел ему выйти из машины и отойти назад на несколько шагов; потом положил его пистолет и миниатюрный передатчик на тумбу у тротуара и попросил его подождать, пока я буду достаточно далеко, прежде чем взять их. И проверить то, что я рассказал ему об этом передатчике. Перед тем, как сесть обратно в машину, я сказал ему:

— Вот как было дело, Биллингс. Никто еще не слышал от меня этой истории, но я не мог явиться с ней в полицию. Теперь вы знаете мою историю. Постарайтесь мне поверить.

Он опять промолчал. Я завел мотор и поспешил отъехать, свернул за угол и, проехав еще немного, остановился и из автомата позвонил Глории.

— Хелло, Шелл, Шелл, лапушка, лапушка, лапушка.

— Да, да, понимаю.

— Шелл, ты не должен был уходить. Ты меня буквально… Пришлось прыгнуть под холодный душ. Только успела накинуть полотенце.

— Стоп! Я не за этим.

— Подожди… Ну вот! Никакого полотенца! Видел бы ты меня сейчас. В чем мать родила.

— Не треплись, слышишь? Нашла тот адрес?

Она вздохнула и сказала, что это на Кингзмэн Роуд, 1844. Это около десяти миль за городской чертой. Я повесил трубку в середине ее монолога, который в обычное время попросил бы ее повторить, вскочил в машину и помчался на Кингзмэн Роуд.

Домик был маленький, белый, окруженный эвкалиптами и отстоящий от дороги футов на сто. На подъездной дороге стояла машина, за задернутыми занавесками горел свет. Оставив машину у дороги, я пешком приблизился к дому и нашел окно, где штора на дюйм не доходила до подоконника. Заглянув в эту щель, я увидел внутренность комнаты. В ней был Фостер.

Он стоял ко мне спиной, у небольшого бара, и наливал в стакан содовую воду. Обернувшись, он несколько секунд разглядывал стакан, потом стал жадно пить. И я вдруг понял, что до сих пор не испытывал к нему настоящего гнева, потому что когда я сейчас его увидел, во мне вдруг все закипело и поднялось, горячее и багровое, как огромный нарыв. Я почти нацелился в него из своего маленького револьвера, но я не хотел убивать этого типа: я хотел поиграть с его головой, как с тыквой, и послушать, какие слова посыплются с его языка.

Входная дверь была закрыта, но не заперта, и я открыл ее, прошел через узкую переднюю и оказавшись перед дверью, за которой находился Фостер, толкнул ее и вошел в комнату. Фостер смотрел в другую сторону и, видимо, не замечал меня и не слышал, как я вошел. По крайней мере, в первый момент. Я оглядел комнату, потом двинулся к Фостеру, целясь ему в голову. Он случайно повернулся, увидел меня, и лицо его побелело.

Его взгляд упал на мой револьвер и прирос к нему.

— Не стреляйте! — закричал он. — Шелл. Ради бога, не стреляйте. Мы договоримся.

Я приближался, а он пятился от меня, пока не прижался спиной к стене.

— Шелл, говорю вам — мы все устроим. Мы вас вытянем!

— Это будет только справедливо, Фостер, — сказал я. — Вы достаточно потрудились, чтобы втянуть меня.