Яик-Горынович

– Ни в коем разе, детушки, – затряс отрицательно головой Емельян Иванович. – После боя – сам Бог велел, а перед – ни-ни!.. Митька, опять как свинья нарезался? Спрячь ее сейчас же с глаз, от греха подальше.

– Как скажешь, надежа, – пожал плечами Лысов и с сожалением убрал водку.

Атаман Андрей Овчинников счел нужным перейти непосредственно к делу:

– Ваше величество, нужно изменить направление главного удара. Неча распылять силы на всю крепость, как делали допреж того, пойдем в одном месте. С восточной стороны, откуда нас не ждут…

– Верно рассуждаешь, Андрей Афанасьевич, – согласился Пугачев. – Токмо одновременно нужно вдарить и с запада. И поведет эту часть армии есаул Витошнов. Он вояка опытный, на войне с басурманами бывал, справится.

– А почему не я?! – вскинулся обидчивый Ванька Зарубин. – Не привечаешь, государь, верного друга.

– Ты, Чика, уже пьян с утра, а Андрей Иванович – при деле… К тому же ни капли спиртного в рот не берет, – строго урезонил Пугачев. – Тут дело нужно делать, а не в бирюльки играться, казаки. Итак, объясняю диспозицию…

Степан Атаров со своими был с восточной стороны крепости. Андрей Овчинников скрытно провел полк по за буграми, чтобы не достала вражеская артиллерия. В лощине спешились, отдали лошадей коноводам. Пешим строем стали выдвигаться на передний рубеж. Здесь уже было полно государева войска: илецкие казаки полковника Творогова, бывшие гарнизонные солдаты Шванвича, мужики с копьями и вилами, татары. Канониры Федора Чумакова подвезли несколько пушек, стали наводить на крепость. Появился государь.

– Детушки, верные мои казаки, на штурм! Марш! Марш! – зычно провозгласил он, махнув зажатой в руке перчаткой.

Многосотенное, колышущееся, как море, воинство с громким визгом обрушилось на Татищеву. Пугачевцы бежали как очумелые, стараясь быстрее преодолеть простреливаемое пушками пространство, каждую минуту ожидая предательского свиста ядра. И ядра вскоре засвистели над их головами. На крепостном валу грозно загромыхало, как будто само небо рассердилось на повстанцев, посылая грозу. Чугунные раскаленные шары насквозь прошили яростно набегавшую на крепость орущую толпу, оставляя узкие просеки из поваленных тел.

Атаров бежал что есть духу, не замечая ничего вокруг, зачем-то крепко сжимая бесполезное в такой сутолоке ружье. Тут и там падали люди, но остальные продолжали бежать, подбадриваемые возгласами командиров, а главное – примером самого батюшки, скакавшего на белом коне посередине толпы. Когда до рва и вала оставалось совсем немного, пушки ударили картечью, а солдаты из-за частокола дружно дали меткий залп из ружей. Передние ряды атакующих смешались, множество было убито наповал или ранено. Пугачевцы как будто наткнулись на непреступную стену из огня и, не сумев ее преодолеть, стремительно отхлынули в степь, рассыпались группами и в одиночку по всему полю.

К Пугачеву подлетел на взмыленном коне атаман Овчинников. Крикнул, тяжело переводя дух:

– Государь, так мы всех людей зазря под стенами положим… Надо поджигать крепость. Видел, почти у самого вала стога сена? Прикажи пустить красного петуха!

– Давай, Афанасьич, жги их к ядреной фене! – согласился Пугачев. – Да пошли гонца к Витошнову, скажи, чтоб то же самое делал, людей понапрасну не гробил.

Через несколько минут стога возле крепости запылали. Огромными факелами пламя взметнулось в небо. Ветер, дувший со стороны степи, направлял языки огня на крепостные стены, выхватывал целые кострища и легко перебрасывал их за крепостной частокол. Охапки пылающего сена носились в воздухе, падая на соломенные крыши домов, те, в свою очередь, загорались. Вскоре во многих местах пылал частокол на валу, внутри загорались избы.

Не выдержав жестокого жара, солдаты бежали с вала, канониры побросали пушки и тоже ретировались. Начали рваться артиллерийские заряды. В крепости обезумевшие от ужаса жители метались между горящими домами, пытались спасать имущество. Крепкая оборона в одночасье рухнула.

Ободренные успехом, ликующие толпы пугачевцев вновь устремились на приступ, беспрепятственно достигли рва и переброшенного через него мостка, стали карабкаться на вал, разбирать и ломать многочисленные рогатки. Вскоре мятежники были уже внутри крепости. Солдаты, почти не оказав никакого сопротивления, сдались. Их, как стадо баранов, выгнали безоружных в поле. Полковника Елагина и бригадира Билова, пробовавших защищаться, зарубили.

Впереди своих толп на белом горячем коне мчался в бой Пугачев. Азарт баталии возбуждал его, пьянил разум, распалял в жилах кровь. Емельян размахивал острой саблей и яростно бросался в самые опасные места сечи. Он не боялся ни ядра, ни пули, как будто специально искал смерти. Потому что лучше смерть в бою, чем рабство и унижение – это он знал твердо, испытал на собственной шкуре в острогах, закованный в кандалы. И неважно, что будет завтра – сегодня он должен победить или умереть. И другого пути не было. И выбора – тоже.