Яик-Горынович

Ворота вскоре соскочили с петель, с оглушительным треском рухнули внутрь крепости. Клокочущее человеческое море ворвалось в Нижне-Озерную. Впереди меж домов мелькали зеленые спины улепетывавших с вала солдат. Степан Атаров быстро догнал крайнего, не соображая, что делает, в горячке боя, с потягом рубанул его клинком по затылку. Череп несчастного с треском лопнул, развалился на две половинки, солдат, выронив ружье, зарылся лицом в лопухи у забора. Казак издал дикий, гортанный победный крик, как, возможно, кричали в глубокую старину хозяева этих степных мест – золотоордынские татары, побежал искать следующую жертву.

Майора Харлова и нескольких офицеров с капралами, до конца не отходивших от раскаленных пушек, изрубили в капусту, побросавших ружья солдат согнали на площадь, где, по обычаю, государь принял у них присягу. Уцелевшим солдатам тут же, на мясной колоде, оттяпали тесаком косы – поверстали в казаки. Ружья отобрали, оставив только холодное оружие и штыки.

Государь не очень жаловал своих недавних супротивников и полностью им не доверял. В поверженной крепости забрали все пушки, пять бочонков пороха, ядра, провиант и фураж для лошадей. Местного обывателя, вышедшего встречать государя с хлебом-солью, назначили комендантом, поручили ему, по своему обыкновению, уход за ранеными и в тот же день выступили к Татищевой.

Корпус бригадира Билова все это время стоял в бездействии в нескольких десятках верст от Нижне-Озерной. Харлов через гонца умолял барона о помощи, но тот, напуганный ложными известиями, что у Пугачева якобы более трех тысяч войска, идти к нему на соединение не решился. Ложную информацию сообщил Билову пойманный в степи калмык-повстанец, которого он, с пристрастием допросив, отправил под конвоем в Татищеву. Харлову же посоветовал держаться своими силами и уповать на волю провидения. Только сейчас майор Харлов понял, какую глупость совершил, отправив на помощь Веловскому в Рассыпную большую часть своих людей, и горько пожалел о содеянном. Но было уже поздно.

Бригадир Билов был до того напуган грозным неприятелем, что приказал сотнику оренбургских казаков Тимофею Падурову окружить лагерь обозными повозками. Перед ними солдаты укрепили целый лес рогаток, между возами установили пушки, у которых всю ночь с зажженными фитилями дежурили канониры.

Казаки тоже не спали, разъезжая в степи многочисленными дозорами. Сотник Падуров проверял посты. Одновременно решал сложную задачу: как поступить? Всей душой он рвался к своим братьям-казакам, принявшим сторону государя, но долг предписывал соблюдать данную однажды присягу императрице Екатерине. Тем более Тимофей Иванович лично видел в Москве царицу, когда шесть лет назад был депутатом «Комиссии для сочинения проекта нового уложения», как она официально называлась. Императрица Падурову понравилась – ничего себе бабенка, пышнотелая! Он целовал ей белую, холеную ручку вместе с другими депутатами, а вот теперь поставлен перед жестким выбором: она или ее супруг, император Петр Третий? Чаша весов склонялась к последнему. Он переговорил со многими казаками своей команды – все как один готовы были служить Петру Федоровичу. Если, конечно, это был истинный государь. Но как узнать? Как проверить?..

Наутро бригадир Билов приказал своему отряду срочно сниматься и, не принимая боя с бунтовщиками, отходить по большаку к Татищевой. Престарелые гренадеры радостно разобрали рогатки, свалили их на фуры и тронулись восвояси. Оренбургские наездники гарцевали в арьергарде, лениво отстреливаясь от наседающих пугачевцев. Падуров вихрем носился среди своих и что-то говорил вполголоса, убеждал, доказывал… Казаки внимали голосу командира, настегивая плетками коней, уносились вслед за пылившими по дороге обозными фурами.

До крепости Татищевой крупных сшибок с неприятелем не было. Ворота – с оглушительным треском на всю степь – отворились, и войско Билова змеей втянулось в узкую горловину центральной улицы. И как раз вовремя! Чуть ли не по пятам за ним двигалась несметная толпа пугачевского разношерстного воинства. С оглушительный свистом и гиком оно бросилось было на штурм. С вала резко и беспощадно сыпанули в толпу горячей картечью, и армия самозванца рассыпалась. Пешие проворно бежали за косогор, конница, отскакав на безопасное расстояние, принялась гарцевать в виду крепости.

Комендант Татищевой полковник Елагин, стоя на небольшом возвышении у церкви, разглядывал в подзорную трубу окруживших крепость мятежников. Рядом жалась свита из нескольких офицеров с бригадиром Биловым во главе.

Елагин возмущался:

– И этот сброд навел на вас страх, господа? Да они разбежались от первого пушечного выстрела!.. Бригадир Билов, я вам приказываю снова выйти в поле и разгромить разбойников!

– Но, господин полковник, мятежники сильны и коварны, – возразил Билов коменданту. – У них есть артиллерия, захваченная в крепостях, и сильная казачья конница, а у меня – всего полторы сотни оренбуржцев и полсотни калмыков, на которых плохая надежда… Я отказываюсь покидать крепость!