Яик уходит в море

— Наступит и ваш черед! — угрюмо вырвалось у Гурьяна.

— Шта? Шта? — вскинулся Ивей Маркович.

Он затряс бородою и как козел двинулся вперед. Перемет бросил на песок. Бечева змеей поползла обратно в воду. Венька проворно подхватил ее, радуясь ссоре, и с азартом начал выбирать перемет из воды. А Гурьян озлился еще сильнее. Голос его стал жестким и дерзким.

— Придет, говорю, ваш черед и скоро!

— А ну, ну! Выложи ему, Гурьянушка… правду-матку! — задорил работника поп Кирилл.

— Ну да, придет! Вы того и добиваетесь, чтобы вас из России повыкинули…

Ивей наскочил на Гурьяна и ухватил его цепко за грудки:

— Ах ты, музлан, кругом брюхо! Туда же, сам ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса, а лезешь к Яику! Куда те! Семьдесят семь душ на барабане блоху не пумали, а туда же — к казачьей реке!.. Кто вам Рассею оберег, сохранил? А?

Гурьян пятился назад и испуганно бормотал:

— Пошутили мы, пошутили… Не примайте всерьез. Извиняйте…

Голос его заметно дрожал и униженно всхлипывал. «Эх, вот этой бы колотушкой да по голове его!» — с тоской думал он и пугался: ему казалось, что могут увидать, подслушать его мысли.

Казак не унимался:

— Ах ты, зараза! Сидишь на печи да кричишь: «Мотрена, Мотрена, дай пику, таракана заколю!»

И вдруг в этот миг всех опалил звонкий Венькин выкрик:

— Рыба, ребята, рыба! Скора, скора!

Как на Алтае соболя за его особую ценность промышленники зовут зверем, так казаки рыбой именуют исключительно красную рыбу, преимущественно — осетра.

Полупудовый осетр стоял шагах в десяти от берега. Шоколадный хребет его острой грядой выступал из воды. Он уже не мог на такой мели взмахнуть серпообразным своим обмахом и рвануться. Но все-таки было рискованно выводить его на одной бечеве на сушу. Подбагренника у рыбаков не было.

Ивей Маркович осторожно обошел рыбу с тыла и плашмя пал на нее прямо в воде, уцепив ее хищной хваткой. Поднял ее обеими руками и выскочил на песок. В эту минуту казак мало походил на человека: он как зверь сжался в комок при прыжке, он не боялся воды, он, казалось, не только руками, но и зубами вцепился в рыбу. Осетр дергался и бил рыбака обмахом по ногам, — Ивей приглушенно рычал от удовольствия и азарта. Алеша визжал от восторга.

И вдруг Венькино ухо уловило тихий, вкрадчивый плеск весел. Он глянул вверх по реке — и обмер. По синей полосе воды, берегом песчаного острова, прямо к ним пробиралась легкая будара с людьми. Ясно, — это был ревизор, гроза уральских браконьеров. Больше никому летом не разрешалось плавать по реке.

Венька хотел заорать, но долго не мог от испуга пошевелить языком. Он дернул Ивея Марковича за рукав и прохрипел:

— Глянь, Маркыч, ревизор никак…

Всех взметнуло на месте, будто налетел суровый шквал. Ивей все же не выпустил из объятий осетра и, прошипев: «Айда в лес!» — понесся в сторону от реки. За ним, побросав переметы, рыбу, не оглядываясь, бежали ребята и поп. Позади всех тяжело сопел и хрипел Гурьян.

— Стойте! Стрелять буду! — донеслось с воды.

Этот крик еще сильнее подстегнул беглецов. Поп Кирилл, несмотря на свою грузность, дышал в спину Ивеюшке. Ребята обогнали всех и были уже в тальнике. С реки в самом деле щелкнул винтовочный выстрел, пуля зашелестела по верхушкам деревьев. Гурьян завяз в ветвистой коряжине и вопил по-ребячьи:

— Ой, спасите! Ивеюшка, родной, помоги!

— Замолчи ты, музлан! Еще по фамилии назови!

Казак схватил Гурьяна за шиворот и выволок из сушины. По лесу пошли тише. Немного успокоились. Ивей бранился, что бросили переметы. На стану минут пятнадцать сидели молча. Костер залили. Кругом стало тихо. Где-то закричал покойно и утробно филин, и опять тишина. Издали от залива донесся глухой выстрел из охотничьего ружья.

— Дьякон гусей, матри, стрелил, — заметил казак.

Прошло с полчаса. Ивей Маркович уже думал снова идти на Урал —  поглядеть, не остались ли переметы на песке, как вдруг все ясно услышали: кто-то скачет на коне от поселка по лесной сыроватой дорожке.

— Кто бы это? — спросил тихо Кирилл.

— Хорошо, ежели не объездчик. Надо осетра запрятать, — засуетился казак.

Топот то затихал, то снова усиливался: конь спустился в долок и затем опять взобрался на взлобок. Всадник теперь ехал шагом и был совсем близко.

Прорезав тишину и темь; по лесу поплыл протяжный женский голос:

— Ау-у! Где вы там? Веничка-а!

Все с облегчением и в то же время с недоумением посмотрели друг на друга. Несомненно, это кричала Луша. Зачем она прискакала сюда ночью? Откликнуться ей сразу не решались, все еще побаивались ревизора: вдруг тот караулит на берегу? Луша ехала прямо на стан. Ивей сдержанно и протяжно свистнул. Луша услышала и узнала соседа:

— А-а!.. Где вы тут спрятались?

Опять подсвист Ивея. И тут же, вслед за ним, неожиданно и дико — отчаянный женский вопль:

— Ай-ай!.. Караул!.. Спасите!..

Все бросились на крик. Навстречу вынеслась на полянку, ломая с треском кусты, игреневая кобыла. На спине у нее, распластавшись по седлу, лежала Луша, судорожно уцепившись за повод и за гриву.

— Тпру! Стой ты, окаящая!