Марианна посмотрела на остальных тетушек. Тетя Полли и глазом не моргнула. Дядя Седрик явно давным-давно ей обо всем рассказал. Они были очень близки. Тетя Хелен доверчиво смотрела на дядю Артура, уверенная, что у него были веские причины не говорить ей. Но тетя Пру смотрела на дядю Саймона с очень странным выражением. Мать Марианны выглядела такой несчастной, какой Марианна еще ни разу ее не видела. Папа явно не сказал ей ни слова. Марианна перевела взгляд на серьезное лицо дяди Айзека и заинтересовалась, что он сказал тете Дайне – если вообще что-то сказал.
– Надеюсь, больше никто не хочет уйти, – произнес Крестоманси. – Хорошо.
Он посмотрел на папу. Хотя его лицо было бледным и напряженным от боли, глаза оставались яркими и темными. Папа подпрыгнул, встретив взгляд этих глаз.
– Мистер Пинхоу, возможно, вы будете столь любезны объяснить,
Папа аккуратно положил пилу к ногам. Коричневато-фиолетовая рука тут же услужливо предложила ему еще одну кружку с питьем. Гарри Пинхоу взял ее, поблагодарив кивком, слишком занятый тем,
– Дело в том яйце, – медленно произнес он. – Яйцо стало последней каплей. Любому стоило лишь глянуть на него, чтобы понять, что Дед достал его из-за ограничительных чар. Всё остальное, на самом деле, вело к этому.
– Каким образом? – спросил Крестоманси.
Гарри Пинхоу вздохнул:
– Можно сказать, старый Дед страдал от избытка ведовства. Он всегда уходил в леса собирать странные травы и совал свой нос в то, что лучше оставить в покое. И постоянно повторял Бабке, что скрытый народ несчастен в заключении и его надо освободить. Бабка, конечно, не желала об этом слышать. Как и Джед Фарли. Они ругались по этому поводу почти каждую неделю. Бабка говорила, что нашей
Гарри Пинхоу отпил для смелости своего странного напитка и состроил озадаченную гримасу, почувствовав его вкус, а потом продолжил:
– Ну и кризис наступил, когда Дед пришел из леса с этим громадным вроде как яйцом. Он отдал его Бабке и велел ей держать его в тепле и позволить вылупиться. Бабка спросила, чего ради она должна этим заниматься. Дед не говорил ей, пока она не наложила на него чары правды.
Марианна вздрогнула. Кот поймал себя на том, что защитным жестом положил ладонь на Кларча, сжав теплый пух на его спине. К счастью, Кларч, похоже, заснул. Крестоманси слегка улыбнулся с крайне озадаченным видом.
– Но я не понимаю, – произнес он, –
Папа пришел в недоумение от вопроса.
– Потому что мы всегда так делали, – ответил он.
Бабка Нора снова вступила в разговор, провозгласив:
– Мы всегда так делали. Потому что они мерзость. Злые, нечестивые существа. Коварные, вредные, дикие и
Доротея подняла взгляд от своего громадного стакана:
– Опасные. Само зло. Вредители. Я бы уничтожила каждого из них, если бы могла.
Она произнесла это так злобно, что по полувидимым и невидимым существам во дворе пробежала отчаянная испуганная дрожь. В Кота и Марианну вцепились невидимые дрожащие руки. Одно полувидимое существо взобралось Марианне на колени. Твердая голова с бакенбардами – или, возможно, усиками – умоляюще ткнулась в лицо Коту, а другое существо пробежало по спине и для безопасности уселось ему на голову. Он посмотрел на Крестоманси в поисках помощи.
Однако Крестоманси смотрел на Доротею, а потом строго посмотрел на Гарри Пинхоу.
– Сожалею, но должен сказать вам, что Дед Пинхоу был совершенно прав, а вы все очень-очень ошибаетесь.
Папа дернулся на скамейке назад. От Пинхоу и от Фарли поднялся крик потрясенного отрицания. Папино лицо покраснело.
– Как это? – спросил он.
Милли бросила взгляд на Крестоманси и взяла слово:
– Мы разузнали про вас всё. Мы проследили Пинхоу, Фарли и Кливзов почти до зари времен.
Это вызывало еще одно потрясенное бормотание, когда все, наконец, поняли, что их тайне действительно пришел конец. Но, когда Милли продолжила, все внимательно слушали.