Якобы книга, или млечныемукидва

Из подъезжающих машин вываливали граждане в черных одеяниях и привычно проходили внутрь куба. Я догадался, что скоро, по всей видимости, здесь состоится… служба. Тогда, с некоторым волевым усилием, я принял напрашивающееся решение раствориться в толпе и отстоять эту службу, рассчитывая увидеть что-нибудь интересненькое: не столько в плане служения культа, хотя и в этом тоже, сколько в надежде выискать какую-нибудь подсказку, ведущую к разыскиваемым мною барышням.

Еще на подходе к кубу я то и дело был встречаем и провожаем не слишком-то добрыми взглядами. Сначала я посчитал, что всем им так не по душе пришлась моя вызывающая анонимность, но быстро разобрался, что дело, вероятно, не столько во мне самом, сколько в моей ярко-оранжевой куртке и веселенькой зелененькой шапочке. Стоит, пожалуй, признать, что конкретно в той ситуации, это определенно был не самый оптимальный наряд для сливания с толпой; прямо скажем, в темной массе приверженцев Сатаны я не растворялся самым безнадежным образом.

Войдя в помещение, я сделал все возможное, чтобы исправить ситуацию – снял шапку, вот только куртка в этом черном кубе, где и в интерьере преобладали темные тона, сделалась еще более дерзко-оранжевой, потому, очевидно, я и стал объектом всеобщего внимания, я бы даже сказал – осуждения, как если бы я завалился в традиционную церковь пьяным. Однако вполне даже сознавая, что задеваю чувства верующих в Сатану, я продолжал стоять на своем, никуда не уходя. Да и прихожане, хотя и посматривали на меня неприязненно, все же не осмеливались сделать замечание, как будто бы я мог вдруг оказаться не по годам недалеким сынком какого-нибудь матерого олигарха, который всех найдет и уши надерет, если со мной случится что-нибудь трагическое на территории этого ритуального учреждения.

И, кстати, нужно сказать несколько слов об убранстве, если можно так выразиться применительно к оформлению внутренностей Церкви св. Сатаны: тут и там на стенах выступали различные ужастики, призванные поражать чье-то воображение – нагие женские тела с окровавленными черепами вместо смазливых мордашек, густо татуированные сморщенные младенцы, устрашающего вида душегубы и страхолюдины с автоматами, гранатами и все, все, все в таком роде. Что характерно: чем страшнее по мысли декоратора была задумка, тем смешнее, на мой взгляд, смотрелась реализация – все это здорово походило на комнату страха из парка развлечений. Добавлю также, что паства этой церкви, во всяком случае, в то воскресенье, состояла преимущественно из молодых людей и девиц, а также дам и господ средних лет. Так я и догадался, что по главным-то критериям, в общем-то, вполне подхожу: не стар; вероятно, без каких-либо взглядов и принципов; скорее всего, при деньгах; должно быть, даже принес их с собой, чтобы вложить в ячейку для пожертвований – чего еще, спрашивается, надо-то? А потому служба завертелась, невзирая на присутствие чужеродного элемента.

Поначалу, пожалуй, мне было даже скучновато: перед прихожанами появился какой-то черт – персонаж в шапке с рогами, принявшийся что-то заунывно вещать. Справедливости ради, когда он начал еще и завывать, ему удалось полностью завоевать мое внимание и даже вызвать улыбку из разряда: «Во дает!». Когда же черт распелся основательно, то на втором этаже, на стеклянном ярусе-клиросе, объявились еще и какие-то девочки-припевочки и сходу стали подвывать тому в такт. На глазок их было около пятнадцати особ, но я, по правде, особо и не считал, сразу же распознав среди них и Монику, и Афину.

Голова 39. Когда два равно нулю

Первой меня признала Афина. Сделать это было несложно, учитывая, что я маячил в мрачном собрании пестрым пятном, к тому же Афина хорошо знала мою куртку, которой я охотно разменивал строгость рабочего стиля будней на легкость спортивного пуховика в выходные. Она, должно быть, толкнула в бок Монику, та тоже украдкой покосилась на меня. Деваться, впрочем, им все равно было некуда: приходилось подвывать не на шутку распевшемуся черту в шапке с рогами, или, быть может, только разувать рот во славу св. Сатаны. Признаться, никогда, ни до, ни после, не видывал я их в более глупом и одновременно уместном положении.

Безусловно, я всецело отдавал себе отчет, что не слишком-то они рады видеть меня здесь, равно как, очевидно, и видеть вообще. И вот что странно: несмотря на это, мне отчего-то все же хотелось с ними потолковать, хотя бы и перекинуться парой-тройкой ни к чему не обязывающих фраз; вполне вероятно, что крайне нелицеприятных для меня, хоть в глубине души я все еще уповал на какое-нибудь легкое объяснение с их стороны: прости, мол, использовали тебя немножко, покуражились, но такая уж у нас, понимаешь ли, сатанинская сущность, что тут поделаешь… Только надежда на подобное объяснение и заставила меня отстоять двухчасовую почти службу, состоящую по большей части из каких-то богомерзких завываний, рычаний и хоровых подвываний.