Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Члены культурной комиссии – Б. С. Мандель, Ю. И. Айхенвальд и А. А. Гольденвейзер, создавая библиотеку, задались амбициозной целью «сосредоточить в своем русском отделе все вышедшие за границей книги на русском языке»592Практически все ведущие еврейские и русскоязычные издательства Берлина откликнулись на просьбу о предоставлении книг, прислав свою продукцию со скидкой или бесплатно – издательства Гржебина и Дьяковой, «Огоньки», «Заря», «Сполохи», «Универсальное издательство», другие593Издания в бибилиотеку поступали вплоть до 1929 года. Список приобретаемых книг составляли несколько основных групп: русские классики – Лев Толстой, Антон Чехов, Александр Пушкин, Иван Тургенев, Николай Гоголь и др.; современники – Александр Куприн, Максим Горький, Иван Бунин, Константин Бальмонт, Андрей Белый, Н. А. Тэффи, Саша Черный, Федор Сологуб, Илья Эренбург, Дон Аминадо, Борис Пильняк; европейские классики – Э. Золя, Г. Уэллс, А. Конан-Дойл, М. Твен, братья Гримм; книги авторов по еврейской тематике – Шолом Алейхем, Исаак Бабель, Симон Дубнов, М. М. Винавер; издания по философии и политической истории таких авторов, как Лев Троцкий, С. Л. Франк, Николай Лосский, Л. П. Карсавин, Н. А. Бердяев, Марк Алданов, Павел Милюков. Литература на немецком, французском и идише была посвящена преимущественно еврейской тематике и составляла не более пяти процентов от общей массы книг на русском языке594.

Тяжелым испытанием для эмигрантов стала гиперинфляция 1923 года. За пять месяцев – с июля до конца ноября – денежная масса выросла в 132 тысячи раз, уровень цен – в 850 раз. На номер берлинской газеты «Руль» цена повышалась ежедневно, достигнув к концу октября миллиарда марок. Люди теряли работу, росло число банкротств. В Берлине были введены хлебные карточки и открылась первая общественная столовая для лиц интеллигентных профессий (!), платить в которой можно было как марками (400 миллионов за обед), так и валютой разных стран. Для кого-то это стало выходом из бедственного положения. Гольденвейзер записал в личном дневнике: «Жить на иностранную валюту <…> жить задаром. Всё дело <…> в том, чтобы заручиться источником для добывания этой валюты»595На авансцену вышли те, кому игры курсов валют были на руку, – самые предприимчивые или те, кто имел источники дохода в устойчивой валюте.

Всё стоило миллионы, и денег на благотворительность уже не осталось: у многих, кто был активным жертвователем Союза русских евреев, личные сбережения иссякли. Гольденвейзеру пришлось отказаться от жалованья в Союзе с ноября 1922 года, а затем, с марта 1923-го, покинуть его (до февраля 1925-го)596Кризисный 1923 год деморализовал многих в русской колонии: «Экономический кризис парализовал сознание эмигрантов, – отметил историк русского Берлина Карл Шлегель, – став своего рода дежавю, продолжением недавнего российского опыта: кризис, нестабильность, радикализация политических лагерей»597Кризис обернулся для многих беженцев трагедией и осознанием того, что «берлинский период» заканчивается. «<…> От сумасшедших берлинских лет осталось только воспоминание как о невероятном фейерверке, как будто в одну ночь сгорела целая фабрика бенгальских огней», – описывал берлинские настроения Вадим Андреев598.

В Россию возвращаться опасно и неприемлемо. Гольденвейзер выразил это ощущение: «Непоколебимо еще одно: нет ни капли раскаяния или сожаления о том, что уехали из России. Там нельзя было жить тогда. Там для меня нечего делать и теперь»599.

Тяготы экономического кризиса, рост безработицы, закрытие большинства русских фирм, невозможность получения пособия по безработице – всё это выталкивало беженцев из Германии в направлении «других берегов». Во второй половине 1923 года начался разъезд русско-еврейской колонии Берлина. Наблюдатель зафиксировал: «Число беженцев <в Германии> росло практически непрерывно до октября 1923 года, как вдруг приток превратился в отток. Напуганные политическими бурями и <…> экономическим кризисом, русские беженцы <теперь уже> покидали Германию. Их путь пролегал, в основном, через Францию в CШA»600Писательница Августа Даманская, дружившая с Тейтелем, вспоминала впоследствии: «Количество русских эмигрантов, стремившихся <из Берлина> в Париж, было так значительно, что получить в те дни визу было дело совсем не легкое»601.