Яков. Воспоминания (СИ)

— Мне очень жаль, что Вы так думаете, — сказала Анна, сдерживая слезы из последних сил, повернулась и пошла к дому.

— Анна Викторовна! — выкрикнул я ей вслед. — Вы… Вы чудовище!

— Я? — она остановилась уже на ступенях, повернулась ко мне: — Полноте! Вы настоящих чудовищ не видели.

И скрылась в доме.

Я видел чудовищ. Мне попадались такие монстры в человеческом обличье, что даже вспоминать их было страшно.

Но в данную минуту мне казалось, что все они меркнут перед этой девушкой, которая обманула меня, заставив поверить, что в мире может существовать что-то настолько чистое и светлое, что я и не мечтал встретиться с этим вживую, не то, что соприкоснуться. Но этот прекрасный мираж оказался такой же ложью, как и все остальное, с чем я сталкивался в своей жизни.

Что ж, я вынес хороший урок. Получил отличный жизненный опыт. И должен быть за него благодарен. Сейчас я отправлюсь домой, выпью чаю и просплю до завтрашнего утра. А утром приступлю к работе, навсегда вычеркнув из памяти барышню Миронову и все, что с нею связано. Работа поможет, она всегда помогала в таких ситуациях. В любых ситуациях.

====== Одиннадцатая новелла. Реинкарнация. ======

Заканчивалась зима, и весна все настойчивее заявляла о себе, вступая в свои права. Солнце пригревало, и на открытых местах появлялись первые проталины. К ночи еще подмораживало, но днем погода была уже совсем весенняя. На улицах прибавилось гуляющих: дамы спешили продемонстрировать весенние уже наряды, кавалеры в расстегнутых пальто взирали на них с обновленным восхищением. А на крышах и деревьях вовсю чирикали ликующие воробьи. Все, устав от долгих метелей, спешили порадоваться наступающей весне.

Не то чтобы я вовсе не замечал происходящих в природе перемен, но меня в последние недели радовала только работа. Каждое новое дело я встречал как долгожданный подарок и набрасывался на него, как голодный на кусок хлеба. Если же дел не было, я их находил, вытаскивал из архива или занимал свою голову иным способом, работая по двадцать часов в сутки, лишь бы не оставалось сил на то, чтобы думать и чувствовать. Я загонял своих подчиненных, и только Коробейников решался общаться со мной без страха. Впрочем, и с ним я говорил лишь о делах, пресекая все его попытки вызвать меня на откровенность.

Причина такого моего поведения была проста и, увы, осознаваема мною во всей полноте. Меня сжигал стыд.

После моего последнего разговора с Анной Викторовной, я вернулся домой и проспал почти сутки. А когда я проснулся… Честное слово, никогда мои ощущения не были так близки к желанию застрелиться от стыда. Я чувствовал себя последним мерзавцем и редкостным идиотом в придачу. Разумеется, я понимал, что мой срыв в тот день был вызван чудовищным нервным напряжением и переутомлением, которые я испытал во время дела Ферзя. Голова у меня тогда не работала, видимо, вовсе, зато эмоции бушевали с необычайной силой, в кои-то веки вырвавшись из-под власти контролировавшего их разума. Думаю, назвать меня тогда вменяемым не смог бы даже Коробейников, всегда и во всем принимавший мою сторону.

Но все это лишь объясняло причины моего поведения. Но, разумеется, оправданием служить не могло. Что я наделал? Что я наговорил! Я обидел и оскорбил, оттолкнул и изломал все самое чистое и светлое, что было в моей жизни. Как я мог сказать ей такое? И, что, пожалуй, еще страшнее, как я мог так о ней думать? Мысли о том, что в момент помутнения рассудка я счел искреннюю заботу и желание помочь грязной манипуляцией, посмел сравнить свет с тьмой, терзали меня непрерывно.

И именно они были причиной того, что я не полетел на следующий же день в дом Мироновых с визитом и извинениями. Не скрою, порыв такой был. Да что там порыв! Непрерывное желание испросить, вымолить прощение, преследовало меня, и именно его я и гасил, окунувшись в работу с головой. Потому что знал, что, если я приду, Анна Викторовна простит меня. Как прощала мне много раз и грубость мою, и скепсис, и вечные насмешки. Только вот я не достоин оказался такого милосердия. Видимо, я способен воспринимать только черную сторону мироздания, потому что сам являюсь ее частью. И незачем мне пытаться приблизиться к тому, что я не способен оказался оценить по достоинству. Полагаю, я настолько часто сталкивался с грязью и злом этого мира, что замарал и собственную душу и оказался неспособным воздать должное подарку судьбы, показавшей мне истинную доброту.

Что ж, раз я так хорошо приспособлен к борьбе со злом, этим я и буду заниматься с должной отдачей и старанием. И лишь в самой глубине души, в ее уголке, предназначенном для меня одного, я сохраню воспоминания о чудесных мгновениях, о доброте, заботе и нежности. Об Анне.

Тот день ничем не отличался от предыдущих. И я, обрадовавшись новому делу, даже не подозревал, что неизвестно за что милосердная ко мне судьба намерена вывести меня из бездны бесконечного самобичевания, в которую я себя загнал. Сообщение о трупе в овраге близ Слободки пришло около полудня, и мы немедленно выехали на место обнаружения тела.