Яков. Воспоминания (СИ)

Метаморфоза, произошедшая с Егором, впечатляла. От вылитого на него стакана воды он вскинулся, будто резко просыпаясь. А в следующую секунду перед нами сидел мальчишка четырнадцати лет, донельзя смущенный и со страхом поглядывающий на отца. Поговорив с ним буквально несколько минут, я понял, что передо мной действительно ребенок, причем ребенок перепуганный. Полагая, что в отсутствие родителей мальчик может стать раскованнее, я попросил у них дозволения провести очную ставку Егора с Ариной без их присутствия. К моему удивлению, они согласились весьма охотно. Видно было, что отцу не терпится убраться из полиции и ему абсолютно все равно, о чем я собираюсь допрашивать его сына. Мальчик явно был для него стыдом и обузой.

Родители ушли, и я попросил пригласить в кабинет Арину Сурину.

— Да, это тот самый мальчик, который показал мне, где лежит тело, — подтвердила Арина, взглянув на Егора.

— Это правда, Егор? — спросил я его мягко.

— Не помню, — ответил он и потупился.

— А откуда же ты узнал, что тело находиться в овраге? — попробовал я продолжить расспросы.

— Не знаю, — сказал он и вздохнул.

— А почему же ты решил обратиться к Арине Михайловне?

— Не знаю.

Егор совсем сжался на стуле, видимо, ожидая, что я вот-вот начну сердиться, что он не отвечает ни на один мой вопрос.

Я наклонился к нему, пытаясь всем видом своим и голосом вызвать у него хоть немного доверия:

— Как ты познакомился с этой женщиной?

— Нельзя сказать, что он со мной познакомился! — вмешалась Арина Сурина, которой тоже, видимо, стало жалко этого перепуганного мальчишку. — Просто время от времени я вижу его у своего дома. А иногда он ходит за мной по пятам по улицам.

— Это правда, Егор? — спросил я его.

Он промолчал в ответ, совсем наклонив голову, и только пылающие уши выдавали его отношение к происходящему.

— Раньше он был поразговорчивее, — сказал я доктору, дружелюбно кладя Егору руку на плечо. И почувствовал, как он вздрогнул испуганно. Мальчик вызывал искреннее сострадание. Похоже, родители потратили немало сил, чтобы выбить из него всю уверенность в себе. И как же это его поведение не вязалось с уверенностью этого же ребенка, изображающего купца Епифанова. Как бы то ни было, пугать его дальше я не собирался. А поскольку толку от его расспросов не было никакого, я позволил ему уйти. Отпустил я и Арину Сурину. Я убедился, что именно Егор рассказал ей про тело Епифанова, а более пока мне от нее ничего не было нужно.

— Что Егор был знаком с Епифановым, я практически уверен, — сказал я доктору, в задумчивости пройдясь по кабинету, — только как его разговорить?

Завершив поворот, я чуть не споткнулся. Оказалось, что за время моей фразы в кабинет неслышно вошла Анна Викторовна и молча встала у двери.

Теперь, когда я познакомился с Егором, для меня больше не было загадкой, что заставило ее прийти в управление, несмотря на неизбежную, неприятную для нее встречу со мной. Даже я чувствовал сострадание к этому мальчику, отвергнутому и презираемому родителями, да и всем миром. Анна же, я был в этом уверен, увидела в этом несчастном ребенке себя. Раньше, когда мы гуляли, она иногда рассказывала мне истории из своего детства. И, хоть это и не было никогда ее целью, я составил себе свое видение. Мария Тимофеевна всячески пресекала «странности», как он это называла, и чрезвычайно стыдилась любых публичных проявлений того, что отличало ее дочь от других. Виктор Иванович старался выступать миротворцем, держа нейтралитет. И единственным человеком, кто проявлял к Анне понимание и доверие, был дядюшка, Петр Иванович.

У Егора же и такой поддержки не оказалось, он был один на один со своей то ли болезнью, то ли странностью. И разумеется, Анна Викторовна не могла пройти мимо такой вопиющей несправедливости. Она ведь всегда приходила в мой кабинет, желая кому-то помочь. Иногда это был очередной дух, иногда и я сам. А сегодня это был Егор.

— Яков Платоныч, — обратился ко мне доктор Милц, — ну вот Вы — человек здравомыслящий. Ну неужели Вы будете строить Ваше следствие на показаниях Егора?

Анна Викторовна, видимо, поняв, куда клонит доктор, в волнении прошлась по кабинету. На лице ее появилось столь знакомое мне выражение непримиримого упрямства. Ее позиция была ясна мне безо всяческих объяснений, она считала, что Егор здоров, что он просто общается с духом Епифанова. И эту позицию Анна будет отстаивать до конца.

— Вы же видели его блуждающий взгляд, — продолжал убеждать меня Александр Францевич, — как быстро он переходит от состояния возбуждения к апатии. Уверяю Вас, это не спектакль. Это болезнь. Это серьезная душевная болезнь.

— Плохо, — ответил я доктору, — Егор необходим нам как свидетель. Возможно, он был свидетелем убийства, иначе как бы он нашел тело?

— Я вполне допускаю это, — ответил Милц. — Возможно, он был свидетелем убийства. Вы знаете, сцена убийства настолько его потрясла, что он просто-напросто мог обо всем забыть.