Яков. Воспоминания (СИ)

— И где он теперь? — осведомился я у помощника.

— На постоялом дворе, что за ярмаркой. На стройке там работает. С тех пор, как жена умерла, он живет бобылем, других детей нет.

И Коробейников расстроенно вздохнул. Чувствительная он натура, наш Антон Андреич. Кругом одни чувствительные натуры. Один я сухарь бездушный. И высокие материи меня волнуют мало. А волнует, как убийство раскрыть.

— Надеюсь, с господином студентом все в порядке? — осведомился я у Коробейникова. Видимо, из-за мыслей о чувствительных натурах. — Стреляться не надумал?

— Господь с Вами! — не то испугался, не то обиделся Антон Андреич.

— Десятой дорогой должен он обходить публичный дом, — продолжал я. — Это же ловушка для идеалистов.

— А Вы, Яков Платонович, — с вызовом спросил меня Коробейников, — не верите в чистые намерения по отношению к девушкам такого рода?

Все-таки, обиделся. Не понятно, правда, за друга, или вообще за идеалистов всего мира.

Я усмехнулся:

— Ад полон добрых намерений и пожеланий, Антон Андреич!

-Все еще подозреваете Вершинина? — спросил он у меня.

— Уже нет, — успокоил я его. — Думаю, Евгения другому тайное свидание устроила.

— Неужели Жоржу! — догадался Коробейников.

— Может, и Жоржу, — ответил я, — а может быть, уважаемому господину Белецкому. А Вы спросили, от чего умерла жена Григорьева?

— Нет, — удивился Антон Андреич. — Это же было десять лет назад. Неужели Вы думаете, что есть какая-то связь?

— Прошлое иногда возвращается.

В дверь осторожно постучали, и в кабинет, не дожидаясь разрешения, вошла Анна Викторовна. Я спрятал улыбку. Как к себе домой, честное слово! И, что особенно забавно, ее и дежурные всегда пропускают. И даже докладывать о ней не считают нужным. Весь участок очаровала! Но я все равно ей рад. А уж как рад Коробейников, и описать нельзя! Вытянулся в струночку, того гляди весь превратиться в собственную улыбку.

— Здравствуйте, Анна Викторовна, — приветствовал я ее, улыбаясь.

Она сняла шапочку. Антон Андреич бегом бросился помочь с шубкой.

Анна молча прошлась по кабинету, в рассеянности потрогала лампу на моем столе. Она была смущена и, кажется, чем-то расстроена. И явно не знала, с чего начать разговор.

Я молчал, терпеливо ожидая, пока она соберется с мыслями. Наконец Анна Викторовна, явно собрав всю свою смелость, произнесла:

— Она сама этого хотела!

Как частенько у нее выходило, с первой фразы ничего понятно не было. Я молча ждал продолжения, и оно не замедлило воспоследовать:

— Евгения! — уточнила Анна Викторовна. — Она хотела, чтоб ее убили.

Понятнее мне не стало. Ей удалось что-то разузнать, или это снова вести из потустороннего мира? Ладно, попробуем прояснить ситуацию.

— Это вам она сама сообщила? — осторожно спросил я, стараясь, чтобы голос мой звучал предельно серьезно.

Достаточно я уже обижал ее насмешками. От меня не убудет один раз поговорить нормально. Тем более, что Анна так явно расстроена.

— Да! — как-то даже удивилась она в ответ, будто и предполагать иной источник информации было странно.

— А почему она этого хотела, она Вам не объяснила, — продолжил я осторожные расспросы.

— Нет, она не хочет об этом разговаривать, — вздохнула Анна Викторовна.

— Своенравные духи пошли, — постарался я развеять ее огорчение шуткой. — Ни порядка тебе, ни закона. И в участок их не вызовешь!

Увы. Анна восприняла мою шутку как колкость. Одарила меня испепеляющим взглядом и резко пошла к двери. Коробейников, подарив мне еще один гневно-негодующий взгляд, кинулся подать шубку.

Вот так, господин Штольман, убийца романтики и враг идеалистов! Вечно Вы со своим сарказмом всех обижаете. И даже пошутить не умеете по-доброму.

— Анна Викторовна! Извините! — попытался я остановить ее.

Куда там! Кинула мне еще один такой взгляд, что у меня едва волосы не вспыхнули, и гордо вышла.

— К Григорьеву отправляйтесь, — бросил я Коробейникову, огорченно глядящему ей вслед.

Он мигом схватил револьвер со стола, пальто — в охапку и кинулся из кабинета бегом. Видимо, углядел возможность догнать Анну Викторовну, обиженную злобным начальником, и утешить, развеселить.

А я остался в кабинете. Сел за стол, пролистал бумаги. Работать не хотелось.

И почему-то было грустно и даже, в некоторой степени, стыдно.

Для перемены настроения и чтобы избавиться от не слишком-то понятных мне эмоций, я решил навестить господина Белецкого, управляющего фабриканта Яковлева. Вызвал экипаж и отправился в поместье.

Господин Белецкий ждать себя не заставил, вышел ко мне почти сразу.

Был он ухоженным представительным мужчиной лет за пятьдесят. Смотрел вежливо, без нетерпения, но и без угодливости. Уважаемый, знающий себе цену человек. Сразу видно, весьма достойный господин.

— Добрый день, — представился он первым. — Управляющий Белецкий к Вашим услугам.

— Штольман, Яков Платоныч, — отрекомендовался я в ответ, — начальник сыскного отделения.

Он предложил мне присесть и осведомился:

— Чем могу служить?

— Я по поводу убитой девушки из заведения Аглаи Львовны, — объяснил я цель своего визита. — Вы ее знали?

— Разумеется, — не стал отпираться Белецкий. И добавил: — Иначе бы Вы сюда не пришли.