Яков. Воспоминания (СИ)

Похоже, мой помощник, беспокоясь, как бы не оплошать еще раз, упустив какой-нибудь вопрос, решил проблему просто. Доставил отца потерпевшей к строгому начальнику, и пусть тот сам задает все нужные вопросы. А что, неплохая идея, пожалуй. Вот только с рукой-то у него что? Рана явно свежая, кровь не запеклась. Это он ехать не хотел, что ли? Нужно выяснить. И я прошел в кабинет.

Коробейников в двух словах обрисовал мне ситуацию: он поехал, как было велено, к Григорьеву и подоспел очень вовремя, потому что на того напали какие-то неизвестные с ножом. Об этот нож Григорьев и поранился, пытаясь отвести от себя лезвие. Коробейников нападавших спугнул выстрелом в воздух, а Григорьева отвез сперва к доктору Милцу, где ему сделали перевязку, а потом в управление. Чтоб целее был. Чрезвычайно разумный поступок.

И вот теперь Григорьев сидит в моем кабинете, а я, превозмогая усталость этого длинного дня, пытаюсь выяснить, кто же на него напал и зачем. А он то ли не хочет рассказывать, то ли и вправду не знает. И почему-то мне кажется, что скорее первое.

— Так все же, господин Григорьев, неужели Вы совсем не узнали нападавшего? — спрашивал я его в который уже раз. — Вас ведь убить пытались, не просто так пугали.

— Да я его и не разглядел. Там темно было. И вообще не до этого, — Григорьев отвечал тихим, спокойным голосом, полностью сохраняя самообладание. Будто бы и не видел ничего странного в том, что его пытались зарезать, будто давно к подобному привык. — Ну такой, молодой, крепкий.

— Да вы тоже не из робкого десятка, как я погляжу.

— Да, сила есть пока, — вздыхая, подтверждил Григорьев.

— Почему напали на вас?

— Да почем я знаю! — в голосе его засквозило раздражение, будто я интересовался чем-то на редкость малозначимым.

— Должна же быть какая-то причина, — не отставал я.

— Я человек мирный, — пояснил мне Григорьев. — Никого не обидел. Артель мной довольна. Не ведаю я!

— И никаких предположений?

— Да не было такого! — выговорил он с жаром. — Ну, по молодости было, дрался, что было, то было. А теперь чего уж? Я человек степенный.

— Ладно, — сменил я тему, — а что же с женой с Вашей случилось?

— С какой женой? — поднял на меня усталые глаза Григорьев. — Я уже десять лет, как вдовец.

— Ну, вот с той женой, что померла, — пояснил я.

— Так померла, — ответствовал он мне спокойно.

Интересно, чем же он меня так раздражает? Почему так не нравится? Сидит передо мной спокойный усталый человек. Отвечает охотно. Не грубит. Даже, вроде бы, и не врет. А я просто из себя выхожу, так он мне неприятен.

И интуиция моя во весь голос кричала, что верить ему нельзя. А я ей верю, моей интуиции.

— А отчего померла? — продолжил я расспрашивать Григорьева.

— Беда, — ответил мне он. — Напали ночью на улице. Домой пришла избитая и померла через время.

— Кто напал, почему?

— Ну, ограбить, поди, хотели, — предполагает Григорьев. — А кто — неведомо.

— А Вы не думаете, — сказал я ему, — что между всеми этими случаями есть связь? Дочь Вашу убили, жену десять лет назад убили, Вас хотели убить. В чем причина?

— На все воля Божья! — ответил Григорьев, горько вздохнув.

Ничего он говорить не хочет. Ни о чем. Ну не может же он совсем не предполагать даже, почему его желали убить? А его ведь именно убить хотели. Ограбить даже не пытались. А ему будто все равно. И я в это не верю. Вполне может быть, что ему все равно на смерть жены, умершей десять лет назад. Даже на смерть дочери, которую он Бог знает сколько лет не видел и не интересовался ее судьбой. Хотя, помнится, Коробейников упоминал, что дочь он вроде оплакивал, хоть и спьяну. Но собственная жизнь же должна быть ему небезразлична? Так что — нет. Не верю. Куда проще предположить, что господин Григорьев отлично представляет себе, кто его и за что. Но не хочет посвящать в это полицию. Возможно, считает, что эти обстоятельства к делу смерти его дочери отношения не имеют. Но это я буду решать, что имеет к чему отношение. И Вы, господин Григорьев, все мне расскажете. Не сегодня, так завтра.

И тут наша беседа была прервана самым неожиданным образом. В коридоре послышался приближающийся шум, дверь в кабинет распахнулась, и на пороге, сопровождаемая Коробейниковым и дежурным городовым, явно пытающимися ее удержать, возникла рыдающая Аглая Львовна.

— Господин Штольман! — бросилась она ко мне. — Пропала моя девушка, Лиза! Это кошмар какой-то!

— Как пропала? — спросил я Аглаю Львовну.

— Не было ее дома, — пояснила Маман. — Нет ее вещей!

— И что?

— Ее кто-то выманил из дома, — проговорила Аглая Львовна со значением, — уверяю Вас!

— Допустим, она уехала, — предположил я, — не в рабстве же она у Вас?

— Она никогда, никогда не ушла бы сама! — снова разрыдалась Аглая Львовна. — Боже мой, ее убили! Ее убили!

— Антон Андреич, — распорядился я, — дайте команду городовым, пусть отобьют телеграмму по всем станциям.

— Елизавета Тихоновна! — напомнила Коробейникову рыдающая Аглая Львовна. — Жолдина!

— Слушаюсь, — отреагировал растерянный всей этой суматохой Антон Андреевич.