Якудза: преступный мир Японии

Кажется, хорошего японского эквивалента фразе «какого хрена» подобрать нельзя, разве что «нани нан дайо» – «что это значит?», и я мог сказать только это. Акияма что-то бормотал и издавал странные звуки. У меня болела голова.

– Акияма, заткнись, – велел я ему.

Он уже не вопил от боли, а закрыл глаза и что-то неразборчиво бормотал. Мне захотелось как следуеет пнуть его по коленке, чтобы он обратил на меня внимание. Наконец он уставился невидящим взглядом в потолок. Одна его нога безвольно свисала, другой он зацепился за спинку дивана.

– Вот как мы поступим, – предложил я, – я вызову тебе скорую помощь, а ты скажешь, что на тебя напали и ограбили – кто, ты не знаешь, но, судя по виду, кореец.

Полиция всегда задает этот вопрос, когда нападают на иностранцев. Может быть, она задает его и японцам. Они всегда спрашивают: не кореец ли на вас напал?

Почему? Потому что многие копы – расисты. Если бы Акияма сказал им то, что я велел ему сказать, они, возможно, остались бы этим довольны и не стали задавать наводящих вопросов.

– Лично я отсюда сматываюсь, – продолжал я. – Если ты попытаешься меня сдать, я не только скажу, что это была самооборона, но и добавлю, что ты пытался меня убить и что они должны взять у тебя анализ мочи на наличие в твоем организме наркотиков, – сказал я самым серьезным и низким голосом. В Японии есть определенные лингвокультурные стереотипы, которые я усвоил. Симпатичные женщины должны говорить высокими и мелодичными голосами, а серьезные мужчины – глубокими и низкими. И еще я изо всех сил старался не потерять сознание. Я повторил свое предложение.

– Я вызову тебе скорую помощь, и если ты не хочешь, чтобы я сказал собакам (так в Японии называют копов), что ты под кайфом – а я думаю, так оно и есть, – скорми им эту историю, тупой ты засранец.

Видимо, он внимательно меня выслушал, потому что разразился потоком ругательств, способных порадовать любого лингвиста, считающего, что в японском почти нет мата. Это неправда.

Я вышел из офиса и побрел к вокзалу в поисках телефона-автомата. Позвонил в пожарную часть, набрал 119 и сказал, что слышал в офисе Акияма ссору и крики. Я знал, что пожарные свяжутся с полицией. Когда они спросили мое имя, я повесил трубку.

Голова болела так сильно, что я решил поехать домой на такси. Наверное, лучше было бы отправиться к врачу, но я об этом не подумал.

Вы можете спросить, почему я не позвонил в полицию?

Потому что Акияма был и остается моим источником. Нельзя сообщать о своих источниках в полицию.

Я почти не сомневался, что дело было не в чем-то личном. Просто он находился в стадии психоза, вызванного наркотиками, а я оказался рядом не в то время. Это было как попасть под удар молнии – нельзя же винить молнию.

От общего друга я узнал, в какую больницу доставили Акияма и как он себя чувствует. Ему пришлось перенести операции на колене, ноге и носу. Какое-то время он вынужден был провести в больнице. К счастью, полицейские не удосужились проверить его мочу и кровь на наличие наркотиков. С ним обращались как с жертвой ограбления.

Я приехал к нему в больницу. Вид у него был сконфуженный и виноватый.

– Какая муха тебя укусила? – спросил я.

– Прости. Сумасшедшая неделя. Мне показалось, ты хочешь меня подставить. Или уже подставил.

– Но почему? Лишь потому, что я задал тебе тот вопрос?

– Я не помню, – признался он. – Я мало что помню из событий той недели. Этого, – он изобразил, будто делает инъекцию, – было слишком много.

– Мне жаль твое колено, – посочувствовал я.

– Все в порядке. Спасибо, что не натравил на меня копов. Я это ценю. Сам-то ты как?

– Голова очень болит. Ты меня дважды огрел как следует.

– Ох, бедолага. Ты к врачу обращался?

– Нет.

– Зря. С травмами головы шутить не стоит.

Этот разговор показался мне нелепо отстраненным, будто я рассказывал ему, как меня избил кто-то другой. Мы пожали друг другу руки и больше никогда не обсуждали «происшествие».

Он по-прежнему хромает, я по-прежнему прячу свои раны. Височная доля чуть повреждена, и, может быть, поэтому у меня нарушилось чувство хронологии. События далекого прошлого кажутся мне совсем недавними. Что-то, что я пережил даввным-давно, я переживаю снова и снова, ощущая все те же эмоции и чувства, что и в то время. Это немного мешает двигаться дальше.

Но мы ведь ни о чем не забываем по-настоящему. Прошлое редко остается прошлым. Я могу объяснить это, только перефразировав слова Учителя из Книги Экклезиаста: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Снова и снова у меня возникает ощущение, что не происходит ничего такого, чего не происходило бы раньше в этом мире и в моей жизни. Но это не значит, что повторять не стоит. И иногда связь со своим прошлым полезна в будущем.

Глава седьмая. Волшебный мир патинко