Якутские мифы - Саха θс-номохторо

Довольные заключенным миром, люди на радостях поели-попили, поиграли-повеселились и разошлись по домам. Быгык Хантаха по пути домой, увидев у старика Бугуйаса лошадей, привязанных к сэлэ[76], схватил пальму и отрубил головы всем девяти кобылам с жеребятами, только старый жеребец, порвав свою веревку, перескочил через изгородь и с громким ржанием ускакал прочь. Затем Быгык Хантаха, опрокинув кожаные мехи с кумысом, проткнул их дно, понадевал их на пни в перевернутом положении. Увидев это, родичи Бугуйаса (Бугуйасы) узнали, что Быгык Хантаха обманул их, притворно помирившись, и очень обиделись и рассердились.

Летом, под осень, старик Бугуйас, раздевшись до коротких штанов, призывал сыновей своих к битве. Говоря: «Ах, ты, горе-огорченье, досада моя!»[77]. Если это горе, пусть оно будет горем для Быгык Хантаха! Если это огорченье, пусть оно будет огорченьем для Быгык Хантаха!» — стал валяться на колючках шиповника. После этого сыновья Бугуйаса Кутаахаан и Чыппа порешили воевать с Быгык Хантаха.

Осенью, в пору замерзания озер, Кутаахаан однажды старательно наточил нож и со словами: «Если суждено мне разрезать на части печень и сердце Быгык Хантаха, выпусти сгусток крови», — ударил ножом в средний столб дома, кровь не выступила; увидев это, он бросил свой нож. Затем он взял нож отца и, старательно наточив, сказал то же самое, что и в первый раз, и сильно ударил тот же столб, но кровь не выступила, поэтому он бросил прочь нож отца. После этого он выпросил нож у матери и, наточив его старательно, сказал опять то же самое, что и в первый раз, ударил столб, при этом из столба потек вниз сгусток крови. Кутаахаан, сказав: «Да», — сунул за голенище нож матери. Увидев это, сидевший тут же старик Бугуйас сказал своей старухе: «Старуха, поди-ка принеси конину, что в амбаре, и свари. Видно, этот человек собирается в путь. Если удачно съездит, пусть это будет подкреплением, если умрет — пусть это будет ему предсмертной трапезой. Вот почему, оказывается, будучи двухлетним ребенком, когда я держал его на коленях, он больно ударялся о колени мои». Старуха внесла мясо и, сварив, подала сыну. Кутаахаан разрезал [мясо] на несколько кусков тем ножом, который он отточил, взял один кусок, сказал: «Дедушка, кушай», — и бросил в огонь. Кусок, отскочивший от полена, упал на шесток, издавая звук «пёлк». Тогда Кутаахаан, сказав: «Ну, тогда покушаешь сердце и печень Быгык Хантаха», — взял сам и съел его. Затем он один съел все сваренное мясо и лег спать. Поднявшись утром с рассветом, он взял ножик, грубо отесанное топорище, сушившееся на жердях, засунул в рукав левой руки и, как было заранее условлено, отправился к своему старшему брату Чыппа.

Чыппа, знавший, что этим утром рано приедет Кутаахаан, вечером привязал к коновязи своего коня кроваво-гнедой масти, на котором он ездил на битву, приготовил вооружение и снаряжение и лег спать. Когда он спал, жена его встала и подумала: «Что же это муж мой захотел умереть в бою», — отпустила коня на волю, стянув недоуздок через голову, не развязав его.

Кутаахаан, приехав к Чыппе, чтобы его разбудить, постучал по столбу сеней. Тогда Чыппа проснулся с криком «Сук!», схватил лук и пальму и выскочил во двор. Он побежал к своему коню, но оказалось, что конь ушел, высвободив голову из недоуздка (он не знал, что коня выпустила жена). Так Чыппа остался дома.