Это никуда не годится.
Я проснулся раньше. Мне хотелось даже вымыть полы, чтобы занять этот долгий час. В нетерпении я ждал
Я согласился на идеально сбалансированный завтрак: яичница, цельнозерновой хлеб и ломтики сельдерея. Кофе нельзя, нужно подождать сорок минут. Я вымыл посуду, я шутил, я обсуждал прочитанные Андреем две страницы из «Дон Кихота», я ждал.
Мы ехали в переполненном автобусе. Я не роптал и не предлагал никому сесть. Гораздо эргономичнее, когда нуоли сидят в автобусах. Мы шли от остановки к офису и говорили о погоде. Ясная, чувствуется подрагивание воздуха, как перед самым зноем. Еще теплая и ароматная. Вишни, абрикосы, груши уже показали первые почки. Хотелось петь. Примерно так я сказал Андрею. Он остался доволен патетикой моей речи.
Я поднимался по ступенькам на второй этаж по холодной просторной лестнице и ощущал вкус пережженного кофе из кофемашины, старенькой, но отмытой маленькими руками Натали. Я не думал о руках Элины, сильных, знающих. Это было неправильно.
Андрей нажал на звонок. Фрагмент из песни «Подмосковные вечера» проиграл несколько раз. Мое сердце вторило фразе «если б знали вы», не проигранной, но жужжащей в моей голове. Почему именно эта мелодия?
Наконец щелчок, я рванул дверь. Да, именно рванул, потому что секунды ожидания скопились в моих руках, и выход был один – рвануть с силой дверь. Я рисковал повредить магнит на замке и проживать минуты позора, когда дверной мастер начнет выяснять, кто это сделал. Почему-то всегда представляю, что мастера, прежде чем что-то отремонтировать, проводят дознание.
Андрей сразу свернул к себе, как обычно. Разложить вещи, раздеться, включить компьютер и только потом пройти в приемную, чтобы встать в очередь к кофемашине. Я не мог ждать. Я вошел.
Игорь широко улыбался. Плохой знак.
– Приветствую отпускников.
– Я был в Архангельске.
– Ну и что?
– В апреле.
– Наверняка там красиво.
– А где Натали?
Я решил прямо спросить, иначе разговор на этом эзоповом языке, которым иногда увлекался Игорь, чтобы не говорить о действительно важных и неприятных вещах, мог продлиться до вечера. Или до конца всех времен.
– Она ушла.
– Куда?
– Мм, кажется, никуда.
– То есть?
– Она уволилась!