Мукаси ёриОмофу кокоро ваАрисоуми-ноХама-но масаго ваКадзу мо сирарэдзуС давних порЛюбовь [мою],Как на скалистом берегуПрибрежные песчинки,Не исчислить[317].119
Той же даме Фудзивара-но Санэки, который потом скончался, будучи в должности наместника страны Митиноку, послал стихотворение. Было это, когда его болезнь, очень тяжелая, немного его отпустила. «Как бы мне с вами увидеться?» – написал он.
Караку ситэОсимитомэтаруИноти мотэАфу кото-во саэЯмаму то я суруЕдва-едваМилуюЖизнь удержать я сумел.Неужели даже встречи со мнойНамерена ты прекратить?[318] —так сложил, и оикими отвечала:
Моротомо-ниИдза то ва ивадэСидэ-но ямаНадо ка ва хиториКоэму то ва сэси«Вместеотправимся» не сказав,Гору смертиОтчего в одиночкуТы решил перейти?[319] —так сложила. И вот ночью, когда он к ней отправился, верно, случилось что-то, что помешало встрече. И он, не увидевшись с ней, вернулся обратно. Затем наутро кавалер из дома ей посылает:
Акацуки ваНаку юфуцукэ-ноВабиговэ-ниОторану иэ-во дзоНакитэ кахэрисиНа рассветеРыдающему голосуПоющего петухаНе уступая,Плакал я, домой вернувшись[320].Оикими в ответ:
Акацуки-ноНэдзамэ-но мими-ниКикисикадоТори ёри хока-ноКовэ ва сэдзарикиПоутру, на рассвете,Проснувшись,Прислушивалась,Но, кроме птичьего,Никакой голос не был слышен.120
С тех пор как Окиотодо стал министром, прошли годы, а Бива-но отодо, [его старший брат], все никак не получал назначения. И вот наконец его пожаловали чином министра. На великом торжестве по этому случаю министр сорвал ветку сливы, украсил ею головной убор и сложил так:
Осоку токуЦуви-ни сакикэруМумэ-но ханаТа-га увэокисиТанэ ни ка аруранПоздно или рано,Но все же расцвелиСливовые цветы.Кто же посадилСемена?[321]О его назначении в тот день приказано было слагать танка и приносить сайгу[322]
, и дочь Сандзё-но миги-но оидоно тут же написала:Икадэ какуТоси кири мо сэнуТанэ моганаАрэюку нива-ноКагэ-то таномамуАх, если бы и мне[Добыть] эти времени не боящиесяСемена!В моем заброшенном садуСтала бы [слива] моим укрытием[323] —так было сложено. Ответ был от сайгу. Он забыт.
А просьба эта оказалась не напрасной. Левый министр, когда он был в чине тюнагона[324]
, навещал эту даму, семена разрослись, стали ей укрытием[325]. И тогда от сайгу:ХанадзакариХару ва ми ни комуТосигири моСэдзу то ифу танэ ваОину то ка кикуПышно цветущуюВесну смотреть прибуду.Времени неподвластныеСемена, о которых вы говорили,Уже проросли, слышала я[326].121
Кавалер, навещавший дочь человека по имени Санэто[327]
, служившего в чине сёни в управе военного округа:Фуэтакэ-ноХито ё мо кими-тоНэну токи ваТигуса-но ковэ-ниНэ косо накарурэЕсли хоть одно бамбуковое коленцеЭтой флейты с тобою ночьНе проведет,Голосом на тысячу ладовЗаплачет[328] —так сказал. А дама:
Тидзи-но нэ ваКотоба-но фуки каФуэтакэ-ноКотику-но ковэ моКикоэ конаку ниНа тысячу голосов...Не преувеличили ль вы?Флейты из бамбука«Котику» голос совсемНе доносится[329].122
Тосико отправилась в буддийский храм Сига[330]
, а там оказался монах по имени Дзоки-но кими[331]. Он жил на горе Хиэ, и ему было дозволено даже наведываться во дворец. И вот в день, когда прибыла Тосико, он тоже пришел в храм Сига, они и встретились. Устроив себе жилье на галерее моста[332], они обменивались множеством клятв. Но вот Тосико собралась возвращаться [в столицу]. Тогда от Дзоки: