Ямщик, не гони лошадей

ПИТЕР. Ну, конечно. Фильм был только о нем. Вы не представляете, какое это гармоничное существо. Все члены — пропорциональны. Длинная шея и одновременно длинный хвост. Интеллигентная морда. Глаза печальны. Глаза много пережившего человека. Что вы хотите — он столько видел, он столько смотрит на наш мир. Иногда он улыбается, как ребенок. Ест с руки. Не трогает ни взрослых, ни детей. Представляете, он ест с руки, хотя язык у него длиннее, чем самый длинный человек. И потом — он обожает романсы…

ПИТЕР замолк.

ДЖИНН. Петя, ты так образно рассказал, что он перед моими глазами, я его вижу.

ПИТЕР. И он тебе нравится?

ДЖИНН. Очень.

ПИТЕР. Это хорошо.

ДЖИНН. А тебе?

ПИТЕР. Мне? Я его, к сожалению, не видел.

ДЖИНН. Как?!

ПИТЕР. Не повезло.

РОЛАН. Ты же о нем снимал фильм!

ПИТЕР. Да, о нем. Но он так и не появился. Он не вылез из озера, этот негодяй. Три месяца мы там проторчали, в этой жаре. А он не вылез… А как только смотались — сразу показался! Кто-то из пигмеев тихо сказал: «кэлэмэмбэ» — и он вылез на бережок. А, что скажете?.. Возвращаются только к любимым, а нас он, видимо, не любил…

ПИТЕР замолк и отвернулся к окну.

ПИТЕР. Вася, ты не против, если я еще разок поставлю романс?

РОЛАН встал, подошел к балконной двери и закурил. ПИТЕР поставил пластинку, и она снова запела. Солнце начинало садиться, и они молча, каждый на своем месте, смотрели на него. Внезапно ПИТЕР подошел к проигрывателю и снял пластинку.

РОЛАН. Почему, папа?

ПИТЕР. Так, старикам не нужно слушать романсы.

ПИТЕР отвернулся, чтобы не было видно его слез. ДЖИНН и РОЛАН заметили это, но ДЖИНН промолчала.

РОЛАН. Не надо, папа.

ПИТЕР. Что не надо, шалопай? Ты думаешь, я плачу? (ДЖИНН). Я же говорил, что он шарлатан…. Потому что если б ты был настоящим врачом, Вася, крупным специалистом, светилой, ты б знал, что с годами слезные секреции сокращаются все чаще и чаще, и от всего — от яркого света, от снега, от шума, от гама и от романса. У меня сократились секреции, шарлатан. Вот и все!..

Он потрепал РОЛАНА по голове. Затем подошел к окну и стал смотреть на цирк гор, раскрывающийся перед ним.

ПИТЕР. Солнце садится. Сейчас все станет багровым, потом синим… Мама любила это время… Я ставлю этот романс, шалопай, с надеждой, что динозавр выйдет из озера… Я пигмей, Вася, влюбленный пигмей, и этот ямщик — мое «кэлэмэмбэ» (он повернулся к РОЛАНУ). Бросай свою медицину! Она наивна, она не может перехитрить старую образину, бросай ее к чертям, Вася!

РОЛАН. А что может, папа?

ПИТЕР. Песня. Напиши хорошую песню, Вася. Ты остановишь время.

Я слышу этот романс — и я снова там. Сорок седьмой год, Ленинград, июнь… Лежат руины, люди плохо одеты, и в Екатерининском садике на Невском проспекте, на зеленой скамейке, сидит девушка в ситцевом белом платье, грызет горбушку и читает «Капитал» Маркса.

А я в новом костюме, я молод, я шалопай, и я не могу от нее оторвать глаз. Я смотрю на нее, она мне что-то говорит, но я не понимаю. И я смеюсь. И она хохочет. И я понимаю — пропал. Навсегда!

Мы гуляли втроем в тот вечер — она, я и Маркс.

Она рассказала всю свою жизнь, я — свою, и, не понимая друг друга, мы слушали, раскрыв рты. У любви свой язык. Его выучиваешь сразу и без акцента. Но говорить на нем можешь с немногими, может, с одним…

И мы болтали на этом языке всю ночь…

А наутро она завалила экзамен. По марксизму-ленинизму.

Она предпочла Питера — Марксу. Я встречал ее возле чахлого деревца, которое росло напротив ее института. Мы обнялись на виду у всего мира и пошли праздновать ее провал. Мы сидели в каком-то сквере и с аппетитом уплетали горбушку. Ты любишь горбушку, ДЖИНН?

ДЖИНН. Я как-то не задумывалась.

ПИТЕР. А зря! Это лучшее в мире лакомство! РОЛАН, дай мне хлеб, соль и горчицу — и я вам приготовлю русское фирменное блюдо сорок седьмого года (РОЛАН подал хлеб). Нет, я тебя просил черного. И почерствее. Хлеб тогда был грубый, черствый, тяжелый. У тебя есть такой хлеб?

РОЛАН. Вот все, что есть.

ПИТЕР. Не ахти. Но за неимением настоящих продуктов, будем делать блюдо из этих. Берем хлеб, обрезаем краешек, и получается горбушка. Затем мажем густо горчицей и посыпаем солью. Не жалея, вот так. Прошу вас, фирменное блюдо готово!

ПИТЕР протянул. ДЖИНН откусила и поперхнулась.

ПИТЕР. Тебе не нравится?

ДЖИНН. Кто сказал? Это что-то удивительное (вновь поперхнулась).

РОЛАН.(морщась) Какое это к черту лакомство — отрава!