Янки при дворе короля Артура

— Прежде я только предполагалъ это, но теперь я знаю…

Я сдлался саркастиченъ и сказалъ:

— О, мудрый служитель закона, снизойдите сказать намъ, что вы знаете.

— Я знаю, что вы вс будете повшены сегодня между полуднемъ и вечеромъ! Ого! Это роковой ударъ! Обопритесь на меня!

Но мн вовсе не нужно было опираться на кого бы то ни было; однако, меня поразило это извстіе потому, что мои рыцари не прідутъ во время; они опоздаютъ на три часа. Теперь ничто не можетъ спасти ни короля Англіи, ни меня; въ сущности мое спасеніе было много важне, но не столько ради меня самого, сколько ради націи, которая уже начала идти по пути просвщенія. Я былъ положительно подавленъ и не говорилъ ничего больше, такъ какъ и говорить больше было не о чемъ. Я прекрасно зналъ, что именно предполагалъ этотъ человкъ: если пропавшій рабъ будетъ найденъ, то постановленіе измнятъ и казнь назначатъ на сегодня.

Пропавшій рабъ былъ найденъ.

ГЛАВА XIV. Сэръ Лаунсело и рыцари освобождаютъ короля.

Около четырехъ часовъ пополудни. Дйствіе происходитъ по ту сторону лондонскихъ стнъ. Прохладный чудный день, озаряемый блестящимъ солнцемъ; такой день заставлялъ желать жить, а не умирать. Собралась громадная толпа и покрыла обширное пространство, но у насъ, несчастныхъ пятнадцати человкъ, не было на одного друга въ этой толп, въ этой громадной масс человческихъ существъ. Тутъ было что-то горестное въ этихъ чувствахъ, смотрите на это, какъ хотите. И вотъ мы сидли на нашемъ высокомъ эшафот, служа мишенью ненависти и насмшекъ всхъ этихъ враговъ. Мы представляли изъ себя какое-то праздничное зрлище. Были устроены эстрады для знати и именитыхъ людей, которые присутствовали здсь съ своими дамами; многихъ изъ нихъ мы узнали.

Толпа боле всего забавлялась надъ королемъ; когда насъ освободили отъ оковъ, то король вн себя отъ гнва вскочилъ съ своего мста съ обезображеннымъ синяками лицомъ, провозгласилъ себя Артуромъ, королемъ Британіи и заявилъ, что всякаго ожидаетъ смертная казнь, если только одинъ волосъ упадетъ съ его священной главы. Но король былъ крайне удивленъ и пораженъ, когда въ толп раздался громкій хохотъ на его слова. Это оскорбило его достоинство и онъ опустился молча на свое мсто; но толпа старалась раздразнить его и заставить опять подняться; тутъ раздавались и свистки, и мяуканья, и грубыя шутки:

— Пусть онъ говоритъ! Король! Король! Его смиренные подданные жаждутъ и алчутъ услышать слова мудрости изъ устъ ихъ властелина, его свтлйшаго и священнаго лохмотничества!

Но это не повело ни къ чему. Онъ облекся во все свое величіе и неподвижно сидлъ подъ этимъ градомъ насмшекъ и оскорбленій. Онъ былъ дйствительно великъ въ это время. Я снялъ съ головы блую повязку и обвязалъ ею правую руку. Лишь только толпа замтила это, какъ стала смяться и надо мною:

— Безъ всякаго сомннія, этотъ матросъ первый министръ у короля; посмотрите, онъ носитъ особый знакъ отличія, занимаемаго имъ поста,

Я оставилъ ихъ болтать, что имъ было угодно, пока они не утомились и, наконецъ, сказалъ:

— Да, я его первый министръ, Патронъ, завтра вы объ этомъ услышите изъ Камелота…

Но я не продолжалъ дале. Въ толп раздались радостныя рукоплесканія. Но скоро водворилась мертвая тишина: явились шерифы въ своихъ оффиціальныхъ одяніяхъ и съ своими помощниками; это означало, что скоро приступятъ къ самому длу. Прочитали намъ обвинительный актъ, въ которомъ объяснялось наше преступленіе, затмъ — смертный приговоръ; потомъ вс обнажили головы и патеръ прочиталъ молитву.

Одному изъ рабовъ завязали глаза и палачъ приготовилъ веревку. Намъ была видна дорога, съ одной ея стороны тснилась толпа народа, а съ другой сидли мы; эту дорогу полиція очистила отъ народа и проздъ по ней былъ совершенно свободенъ. Какъ хорошо было бы, если по ней показались мои пятьсотъ всадниковъ, но это было невозможно; я сталъ всматриваться, но дорога вилась широкою полосою и на ней не было видно ни одного всадника.

Но тутъ уже успли вздернуть повшеннаго и его члены корчились въ судорогахъ, онъ барахтался, такъ какъ ноги не были у него связаны.

Вздернули и вторую веревку и еще одинъ рабъ заболтался въ воздух.

Минуту спустя и третій рабъ заболтался въ воздух. Это было ужасно. Я повернулъ голову и не нашелъ короля на его мст. Ему уже завязывали глаза. Я положительно былъ парализованъ; я не могъ двигаться, а языкъ прилипъ у меня къ гортани. Наконецъ, королю завязали глаза и накинули веревку. Я положительно не имлъ силы взглянуть на вислицу. Но, когда я увидлъ, что длаютъ узелъ на веревк, то положительно не удержался и сдлалъ прыжокъ, чтобы освободить короля; сдлавъ прыжокъ, я бросилъ взглядъ на дорогу, и — о счастье! — всадники мчались по дорог! — пятьсотъ всадниковъ, закованныхъ въ желзо и на коняхъ!

Это было великолпное зрлище, какое когда-либо можно было видть. Ихъ перья разввались по втру, а лучи солнца отражались на блестящемъ вооруженій.