Янтарь в болоте

Алёна обернулась, только теперь сообразив, что когда-то успела начаровать себе «светлый взор», и потому отчетливо видела в жидкой летней темноте лицо собеседника. И лицо, и сосредоточенно нахмуренные брови, и задумчивый взгляд.

– Доброй ночи, – ответила все-таки и решительно двинулась к ступеням крыльца.

Очень хотелось, чтобы воевода еще раз поцеловал на прощанье, пусть совсем легко, или даже просто обнял, но просить об этом не решилась. И так он о ней, наверное, дурное подумать успел. Матушка знает, к каким женщинам он привык здесь! И там, откуда принес его Светлояр.

Ну и пусть, ей пока довольно того, что от воспоминаний дрожь по всему телу и на душе светло, радостно, несмотря на все опасения.

А Олег, проводив девушку взглядом, опустился на корточки, обнял севшего рядом пса за шею. Шарик забил хвостом от удовольствия, поспешил лизнуть хозяина в лицо. Тот, несмотря на невнятную муть на сердце и сомнения, засмеялся, от души потрепал вислые собачьи щеки, широкую грудь, мощную шею. И как будто легче стало.

– Ну что? Дай, друг, на счастье лапу мне? Лапу дай, говорю!

Шарик, лениво переступив, плюхнул человеку на колено лапищу – немногим меньше медвежьей. Другой бы, наверное, повалился от такого, а Рубцов ничего, привык. Еще немного повозился с псом, поднимая настроение и себе, и ему, заодно напоминая команды.

Сколько себя помнил, Олег всегда мечтал о большой собаке. Правда, ни денег, ни места для содержания такого зверя не было, поэтому мечтал со стороны и без особой надежды. И здесь воплощение этой мечты стало одним из тех моментов, которые примирили с новой жизнью. Порой казалось – самым важным.

– Как думаешь, я совсем дурак и просто вконец озверел от одиночества или этой девчонке действительно можно доверять?

Пес, конечно, не ответил, только с удовольствием лизнул опрометчиво подставленный нос.

– Тьфу! Ну и слюняв ты, парень! – засмеялся Олег, утерся рукавом, поднялся и зашагал в сторону другого, мужского, крыльца, чтобы не стеснять никого своим блужданием по коридорам. Не побьют и даже взашей не выгонят, к его грубости все привыкли. Но сейчас не хотелось, чтобы хоть кто-то задавал вопросы.

Да и подышать свежим воздухом всяко лучше, чем шагать по темным гулким коридорам. Благо света хватало. Толком ничего не разглядишь, но дорожку видно, не заблудишься – яркая полоска между неопределенно-темных громадин, как речка промеж гор.

– Горы слева, горы справа, посредине Хулхулау… – пропел он себе под нос на ходу. Запнулся, словно на стену налетел, выругался и побрел дальше гораздо медленнее.

Песню эту он не то что не любил – откровенно ненавидел. Потому что не знал. Застряла в голове одна эта дурацкая строчка, которую сидевший рядом сержант напевал. Последнее, что он вообще услышал перед взрывом. Может, потому и запомнилась так.

Откуда Петрович все это брал? Сам выдумывал? И не узнать теперь уже никогда. И сержанта того нет в живых, и самого Олега, можно сказать, тоже. А строчка засела осколком, и если вспомнится – то ноет, ноет, ноет, зараза, хоть головой об стену бейся! Горы слева, горы справа…

– Да чтоб тебе! – не сдержался, ругнулся опять, тряхнул головой, как будто это могло помочь. – Вот же… Напомнила, чернявая! И впрямь не разговаривать надо было, а целовать.

Пес, пыхтя, топал рядом, двигал ушами и поглядывал на хозяина – слушал. Жаль, не понимал и посоветовать ничего путного не мог.

Олег остановился в задумчивости, прикидывая, куда идти дальше. Тут и гадать нечего: если вспомнилось – бессонная ночь обеспечена. Или, того хуже, опять кошмары до рассвета будут терзать. Сколько он тут? Пятнадцать лет? Шестнадцать? Ну хоть бы какое разнообразие или хоть немного померкло! Нет же, все одно и то же. Ни разу местные болота не снились, хотя тоже пришлось хлебнуть лиха, особенно поначалу. А вот горы…

Горы слева, горы справа, посредине – Хулхулау.

Воевода снова ругнулся, развернулся и решительно зашагал в сторону озера. Не к его хозяйке, Озерица тут помочь не могла, спрашивал. Он знал два более-менее толковых способа: напиться до беспамятства или вымотаться до того же состояния. Второе сейчас было ближе, да и… Надо сказать, про вино Олег вспомнил только у воды, стаскивая рубашку. Хмыкнул растерянно, махнул рукой и, быстро раздевшись до конца, с разбега прыгнул с высокого берега. Ближайшие окрестности озера Рубцов за годы изучил отлично и знал, что именно здесь глубина начинается сразу.

Плавать он любил и умел. С детства еще, когда два летних месяца после смены в лагере проводил у бабки в деревне и с другими пацанами из тамошнего озера почти не вылезал: погода, не погода – какая разница мальчишке в десять лет?

Он вообще любил воду, даже странно, что янтарь в крови оказался черным. В свою спасительницу тоже по молодости влюбился, но это со временем прошло, как немного освоился и на новую войну отбыл. Мир-то другой, а кроме как воевать, он ничего толком и не умел больше. Наверное, потому и маялся сейчас, неприкаянный.