Янтарная сакма

Иван Васильевич глянул в синие глаза посеревшего, но мужественного и крепкого воеводы псковитян. Голосом не дрогнул, хоть весточку про судьбу свою воевода услыхал почти смертную.

— Ну, не завтра же вечевой колокол снимать станете, — проговорил великий князь. — А тогда, когда всё к тому сойдётся...

— Чёрный бор... чёрный бор со Пскова нынче брать станешь, великий государь? — спросил воевода псковский.

«Чёрный бор» — внезапный и огромный денежный налог со всех людей, от стариков до младенцев — стал собирать ещё Иван Калита, прадед Ивана Васильевича Третьего. Большие и всегда последние деньги со всего народа, бедного или богатого, шли на покрытие «чёрных дней», то ли войны, то ли морового поветрия, то ли на междоусобойную войну...

— Нынче посмотрим, — ответил Иван Третий псковскому воеводе. — Когда с Новгорода хабар[33] возьму, тогда увижу, брать с вас чёрный бор или не брать.

Воевода дёрнул кадыком, задержал дыхание, услышав от великого князя Московского татарское пограбёжное слово. Конец Господину Великому Новгороду! Лицо воеводы стало краснеть.

Хороший мужик, псковский воевода. И кличут его хорошо — Кресало! Надо ему дать путь. Москве такой воевода всегда сгодится, хоть он и из малых родов будет...

— Мы, великий государь, если нужда... с Новгородом тебе поможем! — твёрдо молвил воевода псковский. — Пушки у нас есть, огненного припаса хватит.

— Поможем, великий государь, — просипел и Семён Бабский. — Поможем всем народом! — дошло до купчины, куда дело гнётся.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Псковская торговая община — и посадник, и старшины работных концов, — все эту особую договорную бумагу за тремя подписями одобрили. Ибо к бумаге прилагался Указ великого князя Московского о продлении ещё на три года «особых торговых и прочих вольностей городу Пскову за честность в делах денежных, пошлинных и даточных».

А главное, в той бумаге ничего не писалось о вечевой вольнице города Пскова и о ненавистном для Москвы вечевом колоколе... Правда, Иван Третий, государь всея Руси, одно пишет, другое на ум кладёт. Чтобы громогласно сказать под яростный рёв пяти тысяч московских ратников да пяти тысяч крещёных татар мырзы Данияра: «Ернамай кара бракши!»[34]

Обошлись сии две бумаги дорого, но давали псковитянам возможность за три года наполнить свои кожаные кошли, да прикопанные на чёрный день горшки. Выгода без сумления от того договора есть. А про тот прибыток, что забренчит от продажи хмельного пития во Пскове, да без участия шведов, данов и ганзейцев, и бумаги молчали и великий князь промолчал.

* * *

В стольном граде Данабурге[35] нешутейно спорили насчёт московской бумаги, а магистру города Нарва проломили шелом и на следующий раз отказали в выборах в магистрат. Наконец датский конунг велел прочесть бумагу принародно. Москва всего-навсего просила у данов сто пудов янтаря, который вон, в Балтийском море, всё побережье усыпал, тем янтарём мальчишки в чаек пуляют.

Но окончательный расчёт Москвы задел данов до матросской ругани. За сто пудов простого янтаря да ещё пуд с комарами и мухами внутри — Москва давала пятьсот рублей серебром! Пятьсот рублей! Это всего два новых одномачтовых корабля с командой, по четыре пушки на каждом, да с годовым запасом съестного!

— Пятьсот рублей! — орал председатель собрания. — Это значит, что сама Москва получит от нашего янтаря тысячу! Или аж две тысячи! Москали — хитрые воры! Кто подписал этот продажный договор? Немедля на эшафот подлеца! А Москве встречную грамоту писать — пусть дают нам две тысячи рублей московских за тот янтарь или же шесть тысяч наших талеров!

Председателя собрания, по знаку короля, приставы стащили с кафедры и вытолкали взашей из залы.

Датский конунг, как и прочий парламентский люд, вестимо, знал, что балтийский янтарь есть малый приработок бедных датчанок, готовящих себе приданое. Из сотни найденных на берегу кусочков янтаря девушки собирали бусы и торговали ими на улице, чтобы их не обвинили в сборе милостыни. На один серебряный талер нужно продать добродушным понимающим бюргерам пять таких бус из двадцати кусочков янтарной смолы! Бюргеры несли в дом сомнительной цены бусы и бросали их в камины. Из каминов шёл необычный смоляной аромат, напоминающий штормовое море... Конунг данов один знал, пять сотен рублей серебром данам даётся Москвой только за особую срочность сбора «солнечного камня». На что Москве сей камень — это не датская забота. Янтаря на Балтике много — внукам хватит...