Янтарное побережье

После всего сказанного выше, пожалуй, можно определить общие законы, по которым действуют нынешние сторонники мессианства. Они начинают с создания видимости, что какое-то событие в жизни современной Польши по сути своей идентично происходившему в период разделов, чему обычно служит нагнетание атмосферы мученичества, насилия, оккупационных порядков и противопоставляемых им мессианских порывов. Затем переходят к следующему акту — экзальтации «извечным польским характером», застывшим раз и навсегда в том виде, в каком его сформировал синдром рабства. Конечная цель всей операции — противопоставить историческую Польшу как образец для подражания — современной Польше как фальшивой и незаконной.

Взрыв прошлого

Польшу историческую — хотя имеются в виду лишь некоторые эпизоды из ее истории — представляют в качестве антитезы и бросают в бой против Польши социалистической. Именно это я называю преступной операцией, совершаемой над польскими умами. То, что выдается за польский характер, единственный и неизменный, не имеет перспективы, погрязло в прошлом, обречено на вечную бесплодность, становится все более жалким, глухим и ожесточенным. А все, что может изменить польский характер, придать ему бо́льшую широту и свежесть, что может сделать его более современным, исключается из него как не получившее благословения предков.

Между прочим это не первый случай в нашей истории. Достаточно вспомнить, какую враждебность приверженцы сарматского духа[140] испытывали ко всему, что не было исконно польским, с каким отвращением относились к «новинкам» эпохи Просвещения. Не первый раз в нашей истории патриотизм отождествляется с восторженно оберегаемым культом прошлого, а к переменам относятся как к чему-то чуждому, угрожающему «родной субстанции». Сейчас в роли исторического тормоза выступает реанимированный дух мессианства, пожалуй еще более опасный, чем дух сарматизма, ибо он функционирует в конце XX века, когда жизнь движется с космической скоростью и становится беспощадной к оставшимся позади.

Сегодня манипуляции над польскими умами заставляют их ненавидеть собственную современность и поклоняться идеализированному прошлому. Вызванное такими манипуляциями движение является лишь спазматическим движением назад, восстановлением в памяти обид и ран, а также погружением в самообожание, основанным на неодолимой страсти к мифотворчеству.

Движение, которое должно было стать движением к новому, оказалось, по сути дела, взрывом прошлого, словно уже само возвращение к тому, что было — если даже оно приносило лишь одни поражения, — является лучшим лекарством для нации. Восстанавливая со звоном колоколов исторический польский характер в том виде, каким он был в XIX веке, по сути дела зачеркивают уроки истории. Еще раз нашими спасителями должны были стать западные кабинеты с их, как всегда, незаменимой помощью, молитвы и отправляемые всем народом богослужения, поражающие бессмысленностью политические призывы, наивная надежда на новую мировую войну. Еще раз со слепым высокомерием было проигнорировано элементарное значение материального труда для достижения богатства и силы, отринут опыт развитых стран.

Только в результате неслыханного разброда в умах ускользает от внимания яркий парадокс, что движение, рожденное борьбой за благосостояние, за достойный жизненный уровень, возродило духовную традицию, которая этой цели служить не может, а может только ей высокомерно мешать.

И потому люди, подчиняющиеся волне традиционализма, впадают в шизофрению, требуя, с одной стороны, современного уровня и размаха нововведений, а с другой — запираясь в гробнице устаревших верований, не дающих возможности занять приличное место в мире.

Уже становится закономерностью, что, когда польские надежды связываются с Западом, традиционно рационалистичным, холодным и практичным, в польских головах происходит рецидив иррациональной традиции.

Западу нравится польское безрассудство, ибо он находит в нем развлечение или выгоду, но не настолько, чтобы его действительно уважать и ценить. Одного этого уже достаточно, чтобы наш соотечественник еще глубже скатывался в свой иррационализм. Вот почему контакты с Западом, вместо притока господствующей там трезвости, приносят, скорее, усиливающееся безрассудство.

Запад поддерживает в поляках то, что связано с прошлым и что у себя он давно уже искоренил. Конечно, он демонстрирует нам также новую технологию и новые достижения цивилизации, полученные как раз благодаря тому, что в течение многовековых усилий там распространился производственно-рациональный характер отношений. Но когда дело касается Польши, Запад хвалит те традиции, которые очень далеки от этого характера отношений. У нас все должно быть иррационально, бездумно и мученически, благосостояние мы можем вымолить только в церковных процессиях, а к свободе нам следует стремиться фанатично, не заботясь о практических и экономических проблемах.