Янтарное побережье

Мы вышли из кабинета, чтобы освободить место для следующей группы. Я с беспокойством ждал, что будет дальше.

После обеда сержант, как обычно, собрал взвод. Когда мы построились, он сказал, что курсант Ковалик должен явиться к командиру. Поскольку я не сразу его понял, он крикнул:

— Ковалик, выйди из строя!

Я сделал положенные три шага вперед.

— Можете идти!

В секретариате мне дали запечатанный сургучом конверт, направление на распределительный пункт и сообщили, что через полчаса будет грузовик. И еще нужно сдать обмундирование. Я не тронулся с места, хотя сержант уже занялся другими.

— Зачем на распределительный? — спросил я, с трудом хватая воздух.

— Так решила комиссия. Поспешите — грузовик ждать не будет.

Я уже сдавал свой красивый мундир на склад, уже получал гражданскую одежду, а все еще никак не мог понять, в чем дело. В голове шумело, звенело в ушах. Я ужасно выглядел в своей короткой куртке, стоптанных башмаках и мятых брюках. Было непонятно, то ли это кошмарный сон, то ли печальная действительность. Я ждал, когда же кончится этот ужасный фильм, в зале загорится свет и я вернусь в реальный мир.

Я стоял в коридоре, не зная, что делать, а вернее ждал, когда кто-нибудь скажет: «Товарищ курсант, это ошибка». Наверняка ошибка, ведь я же хорошо учился, был послушным и дисциплинированным. Я должен стоять и ждать, мне нельзя далеко отходить. Не знаю, долго ли я так стоял, пока кто-то не крикнул мне в ухо:

— Что вы так стоите?

— Да я не понимаю…

— К начальнику школы, если не понимаете!

Начальник школы в это время как раз куда-то выходил. Я, должно быть, выглядел ужасно, потому что он вернулся со мной в кабинет и заглянул в мои бумаги.

— Дорогой мой, — сказал он, — вы поляк. И вероятно, знаете, что существует Войско Польское.

— Слышал об этом.

— Ну так вот, вы поедете в польскую армию.

А почему я не могу остаться здесь? Тут у меня друзья по школе, по комсомольской организации. Наши армии борются с общим врагом.

— Поляки идут в Войско Польское. Таков приказ начальства. В вашей армии тоже есть летная школа. Счастливого пути.

Я вышел, не очень понимая, что происходит, и наткнулся на Ваньку, который болтался в коридоре главного здания, словно чувствуя, что со мной делается что-то нехорошее.

— Прощай, — с трудом проговорил я.

— Что случилось? — Ваня был так удивлен, что шел за мной, о чем-то говорил и все время дергал меня за рукав.

Во дворе курсанты занимались строевой подготовкой. Вдруг из шеренги вышел Коля Муковнин.

— Володя! — крикнул он, неожиданно увидев меня в гражданской одежде. — Этого не может быть! Мы должны всё выяснить!

— Муковнин, становись в строй! — крикнул командир взвода. — Что это значит?

— Мой друг… Володя, обратись к начальству! Никуда не уезжай! Вечером увидимся.

— Эй! — крикнул солдат из грузовика. — Мы уже едем. Пешком пойдешь на распредпункт!

В глазах у меня потемнело, ноги стали ватными. Я никак не мог понять, почему в моей жизни произошел такой неожиданный поворот.

С вещмешком за плечами я догнал тронувшийся уже грузовик и влез в кузов. И так ехал молча, не разговаривая с ребятами, которые тоже возвращались на распределительный пункт. Я раздумывал над тем, куда теперь меня пошлют. Все равно куда, подумал я, лишь бы только не обратно в колхоз. Там уж стыда не оберешься.

* * *

Мне определили место на двухъярусной койке в многолюдном зале, в котором спали не только призывники, но и бывшие фронтовики, выздоравливающие, инвалиды, кое-кто на костылях, с несгибающимися ногами, с парализованными руками. Некоторых из этих людей переводили в другие части, некоторых направляли на отдых или домой.

Солдаты играли в карты, вспоминали фронтовую жизнь, ругались с обслуживающим персоналом из-за того, что им не нравится еда или что не хватает сахара для кипятка.

Я не мог спать, меня мучил вопрос «что дальше?», а когда приходил сон, то будили видения, мне снилось, что я снова нахожусь в авиачасти, куда-то бегу с Ваней, летаю, как будто бы я уже стал пилотом, неизвестно только, когда изучил искусство пилотажа, важно, что это уже в прошлом, я лечу в тыл врага и сбрасываю бомбы на вражеский город.

Мне было жаль, что я не попрощался с моими друзьями Ваней и Колей, но я оправдывался, что это не моя вина, я напишу им письмо, невозможно, чтобы мы с ними скоро не встретились, ведь только гора с горой не сходится.

Утром к нам пришел молодой солдат и спросил, есть ли тут кто-нибудь, кто умеет писать красками, рисовать, ну как бы художник, потому что надо украсить зал для концерта и сменить лозунги. Я вызвался, поскольку в школе неплохо делал стенные газеты. Мы пошли в декорационную мастерскую, я начал рисовать то, что мне велел сержант-художник, но не успел я закончить плакат, как меня вызвали к начальнику распредпункта.

— Фамилия? — спросил майор, глядя в мои бумаги.

Я назвал себя.

— Вольно. По документам видно, что вы поляк. А польский язык знаете?

— Конечно.

— Ну скажите что-нибудь по-польски.

Я сказал. Майор меня не понял, но поверил, что бумаги не врут.