Япония. История и культура: от самураев до манги

Превращение Маньчжоу-го в японский «спасательный трос» привело к далеко идущим последствиям в японском обществе, предоставляя в разгар депрессии новые экономические и карьерные возможности. Сотни марксистов и либеральных интеллектуалов, которых не любили на родине, заняли посты в государственных и коммерческих организациях, что позволяло им воплощать прогрессивную социальную повестку в Маньчжоу-го. Больше всего эмигрантов происходило из бедного класса крестьян-арендаторов. В официальной колонизаторской программе планировалось переселение пяти миллионов разорившихся крестьян. Эта цель никогда не была достигнута, однако эмигрировали более 300 000 крестьян, в основном из сильно пострадавших от кризиса северо-восточных провинций. Южно-Маньчжурская железнодорожная компания под названием «Мантэцу», получастная организация, участвовавшая во многих аспектах экономического развития Японии, а также в контроле над Маньчжурией, выпустила брошюру, прославлявшую героизм переселенцев перед лицом бандитов и прочих трудностей, проявляемый ради расширения священной Японской империи. Там победно заявлялось: «Мы — апостолы, сошедшие в Маньчжурию из святой земли Японии. Как в древние времена дети неба спускались на родину богов, так и мы построим новый дом богов в уголке Северной Маньчжурии»[104]. Подобные высказывания подтверждают, что, несмотря на официальную пропагандистскую риторику о расовом равенстве и одинаковых возможностях для всех азиатов, многие японцы тем не менее полагали, что иерархия цивилизаций все равно существует. Превосходство японцев над другими азиатскими народами тем самым оправдывало их агрессивную экспансию.

Культура в колониях

Японские журналисты, писатели и чиновники подражали западным авторам и официальным лицам, представляя себе колонии, которыми они управляли, населенными дикарями. В их рассказах особый акцент делался на экзотические места и похотливость местных женщин. Подобно писателю Роберту Льюису Стивенсону и художнику Полю Гогену, путешественники в Страны Южных морей наслаждались романтическим бегством от современной цивилизации в примитивный тропический рай. В массовой культуре доминировали экзотизированные представления о Нанъё и Тайване: несмотря на то что коренное население составляло там около 2 %, именно их в первую очередь показывали в литературе и средствах массовой информации. Образ «дикаря» предоставлял писателям и художникам романтизированное альтер эго, взгляд в собственную исконную самость. Колониальное варварство показывали в различных формах: от пугающих каннибалов Тайваня до счастливых, по-детски наивных жителей Нанъё. В то время как колониальная политика и пропаганда заявляли о расовом сходстве японцев и колонизированных народов, изображение «дикарей» позволяло им воображать, что Япония занимает иное временнóе пространство, не то что ее отсталые родственники, чей архаический образ жизни был частью далекого прошлого Японии. Поэтому некоторые писатели заявляли, что тайваньские «охотники за головами» — это благородные дикари, храбрые и искусные в войне, чем напоминают японских самураев в давние времена.

Литература

Японские писатели на Тайване для японской аудитории зачастую транслировали романтизированный взгляд на колонию и ее коренных жителей и/или подчеркивали примитивизм, жестокость и предрассудки аборигенов горных племен. Сказка Сато Харуо «Дьявольская птица» (1923) основана на местной легенде о белой птице с красными когтями, которую наследные шаманы научили убивать. В реальности тех, кого считали хозяевами таких птиц, часто преследовали и убивали. Сато записал историю, которую услышал об одной семье, подвергавшейся притеснениям. В своих жестоких «миротворческих» кампаниях японские военные собирали всех взрослых мужчин деревни в одну хижину и поджигали ее. Когда армия подходила к одной из деревень, ее жители обвинили в своей горькой судьбе семью, которую подозревали в шаманизме. Жители заперли ее в хижине и подожгли, однако дочери-подростку и сыну удалось спастись, и они жили в лесу. Когда девочка умерла, появилась радуга — говорят, чтобы дать ей мост на небо, к ее предкам, хозяевам птиц. Рассказ Накамуры Тихэя (1939) под названием «Варварская деревня, затерянная в тумане» художественно описывает инцидент в Муше 1930 года, рассматривая восстание как последнее проявление «чистых, бесхитростных людей». Для описания мотивации участников бунта Накамура использует распространенные художественные средства: «Этими варварами двигала их ускользающая дикость. Они вышли на последний бой, пусть безнадежный, против цивилизации, против образа жизни, который им не подходил»[105].