Как и тайваньцы, многие корейские авторы колониального периода испытывали смешанные чувства по поводу своей так называемой культурной гибридности. Многие получили высшее образование в элитных японских вузах, где находились в атмосфере как западных литературных теорий, так и японской модернистской словесности. Им удалось выработать уникальный корейский литературный голос, выражавший их собственные тревоги как людей, этнически и расово отделенных от японцев, а значит, подвергавшихся дискриминации, однако при этом интеллектуально равных своим хозяевам. Грустная эпопея писателя Ли Гвансу (1892–1950) показывает сложность и нестабильность идентичности колониального интеллигента. Ли был лидером движения 1919 года, учился в престижном Университете Васэда в Токио, и казалось, что его судьба — стать национальным лидером. Но в 1920-х годах он внезапно вернулся из Японии и вышел из движения за независимость. После ареста за националистическую деятельность в 1937 году Ли стал активно поддерживать японское правление, одним из первых поменяв свое корейское имя на японское, призывая корейцев вступать в Императорскую японскую армию и восхваляя самопожертвование японских пилотов-камикадзе. После того как Корея получила независимость, его подвергли остракизму как коллаборациониста. Во время Корейской войны (1950–1953), когда северокорейцы на некоторое время заняли Сеул, они устроили облаву на коллаборационистов, включая Ли, и выслали их на север в тюрьму. Гвансу умер в тюрьме в Пхеньяне в 1950 году.
Произведение Ли 1917 года под названием «Мучжон» («Бессердечный») часто называют первым современным корейским романом. Он выходил частями в единственной колониальной корейскоязычной газете и немедленно стал сенсацией. Сюжет строится вокруг любовного треугольника. Скромный, целомудренный молодой человек, преподающий английский в средней школе, разрывается между двумя женщинами — дочерью своего наставника, воспитанной в традиционном духе, которой из-за бедности семьи пришлось стать
Другой писатель, Ём Санг Соп, также получил образование в Токио. Его рассказ 1924 года «Накануне восстания»{44}
выражает тревогу и меланхолию корейцев-космополитов, вынужденных вернуться к колониальному существованию. Главный герой, токийский студент, получает телеграмму о том, что его жена при смерти и ему необходимо вернуться домой. Перед отъездом он слоняется по городу, посещая свою любимую официантку кафе и закупая подарки в универсальных магазинах. На протяжении путешествия из Токио через Симоносэки в Пусан ему приходится столкнуться с этнической дискриминацией и собственной смешанной идентичностью. На поезде из Токио ему еще удается пройти незамеченным как японцу, но на пароме из Симоносэки, где вперемешку едут люди разных социальных слоев и народностей, он случайно подслушивает антикорейские оскорбления, хотя чувствует себя выше жадного японца, надеющегося нажиться на корейских ресурсах и труде. На железнодорожной станции в Корее герой наблюдает группу горюющих корейских преступников, запертых в отделении японской полиции, включая женщину с ребенком на спине. Это побуждает рассказчика воскликнуть, что его страна напоминает кладбище: «Кладбище, кишащее червями! Все сожрут черви, все превратится в прах и землю и войдет мне в рот и тебе в нос… Прочь! Уничтожить все, ни единого побега не оставить! Конец! Разрушить! Когда все это закончится — вот тогда может появиться кто-то, кто окажется чуть получше»[106]. Надвигающаяся смерть жены рассказчика и юридические проблемы, связанные с фамильным местом погребения, с которыми он сталкивается из-за колониальных законов, развивают тему родины как кладбища, где колониальные порядки разделяют и уничтожают корейский народ.