Японская новелла 1960-1970

Работая репортером третьеразрядного журнальчика, я как-то забрел за материалом в нюдистскую студию, одну из экстремистских хулиганских организаций. Там я увидел совершенно голую девицу, сидевшую, раздвинув ноги. В глаза бросалась тонкая линия зеленого цвета на животе девушки. Только что нарисованная, она начиналась между ног обнаженной, которой, видимо, не было и двадцати. Линия блестела, словно была написана светящейся краской.

— Чем же это пахнет? — Глаза Юкико сделались задумчивыми и стали еще темнее. Эти ее глаза мне ужасно нравились.

— А это не твой запах? От меня ничем не должно пахнуть…

— Значит…

— Стой! Вспомнила…

Но она снова потеряла нить и с раздражением куснула собственное плечо. Вдруг глаза ее расширились и сверкнули.

— Знаю! Этот запах иногда заполняет мою комнату… Неподалеку находится институтская лаборатория. Из моего окна видно, как студенты в белых халатах возятся с пробирками. Запах, должно быть, идет оттуда.

— Что же там исследуют?

— Не знаю. — И она уверенно добавила: — Это не запах, а тончайшая пыль. Она въелась в поры моего тела.

Однажды, томимый жаждой близости с Юкико, я бродил возле ее дома. Прежде, еще не зная про ее сожителя, я часто провожал ее. Дом стоял на обрыве рядом с железобетонным зданием института. Оно было построено под обрывом, но значительно возвышалось над домом Юкико. Дом был деревянный, многоквартирный, дешевый, вроде моего. Юкико утверждала, что живет одна, но сейчас у нее, кажется, был тот, со шрамом на щеке. Я не пытался ее позвать, а просто бродил вокруг дома, проводя пальцами по его дощатой обшивке. Сердце мое колотилось от страха, тоски и напряжения.

Я постоял на краю обрыва. Мысль об институтской лаборатории к тому времени вылетела у меня из головы, но неожиданно прямо перед собой я увидел сквозь оконное стекло столы, уставленные пробирками и колбами, и молодых людей в белых халатах. Резкого запаха пока не чувствовалось, потому что, как говорила Юкико, тончайшая пыль только начала оседать в носу. Наконец ее накопилось достаточно, и я явственно ощутил тот самый запах. Когда он исходил от тела Юкико, меня тревожило, что он какой-то необычный, здесь же, у белой цементной стены, он казался настоящим зловонием. Вглядываясь в мертвенный блеск пробирки, которую потряхивал, держа кончиками пальцев, один из юношей, я пробормотал:

— Что же все-таки они исследуют?

Сейчас ее тело ничем не пахло. Не пахло, потому что не становилось влажным.

— В чем дело?

— Он все знает. — Юкико ответила сразу же, словно ждала моего вопроса.

— Что знает?

— Он вывел меня на чистую воду. Я отодвинулся от нее.

— Что ты говоришь? Он тебя выследил?

— Нет, просто он пришел, а я только что вернулась от тебя…

— Ну и что же? Что он мог понять? Ведь не следы же на тебе остаются!

— Именно остаются. Я тоже не заметила.

Когда Юкико прижималась ко мне, лицо ее становилось ласковым, на губах блуждала улыбка. Но потом она в изнеможении закрывала глаза, на лице появлялось выражение страдания, между бровей обозначалась глубокая складка. След от нее не изглаживался в течение нескольких часов. Именно это и послужило уликой, объяснила она.

Но сегодня тело ее не становилось влажным, не появлялось и страдальческое выражение на лице.

— Сейчас-то на тебе никаких улик, — заметил я не без досады.

— Как ты не понимаешь, я беспокоюсь, ведь он хотел увидеться с тобой…

— Ты ему все про меня разболтала?!

— А что мне оставалось делать? — И она показала мне ступни ног — на них были отчетливо видны несколько небольших круглых шрамов. Старые, потемневшие, и свежие — красноватые от запекшейся крови. Я понял, что это следы прижигания сигаретой.

Юкико работала в одном из дешевых кабаре на окраине. Там я с ней и познакомился. В кабаре она носила платье, сильно открытое на плечах и спине. Он выбрал для истязания такую часть тела Юкико, что это не помешало бы ее работе. Это было страшно. Я увидел в этом не благоразумную предусмотрительность, а холодный, наглый расчет.

— Он сейчас явится сюда? — Я взглянул на створки двери. Юкико лежала голая на футоне и не пошевельнулась. У меня вдруг мелькнуло подозрение, уж не заговор ли это? Хотя с меня и силой взять нечего…

— Сюда он не придет. Я сказала, что не знаю твоего адреса, и объяснила, где ты работаешь.

— Он собирается намять мне бока?

— Бить он не будет. Он не из тех, кто прибегает к физической силе.

— Что же ему от меня надо?

— Деньги, и больше ничего.

— Но у меня нет денег.

— Ну и успокойся. Где нет, там и взять нечего. — Интонация была небрежной, я понял, что она хочет меня ободрить.

Поглаживая выцветшие фиолетовые следы ожогов на ее ногах, я приговаривал:

— Бедная моя, как же тебе из-за меня досталось… — Я словно пытался измерить глубину, опуская гирю на нитке.

— Ради тебя страдать было приятно. Запомни эти гербы, — сказала она. Однако сомнения мои еще более усугубились.

Вне сомнений было одно: приятель Юкико намерен встретиться со мной. Я ждал его, стараясь как можно чаще бывать в редакции.