Японская новелла 1960-1970

— Меня зовут Масуда, — отрекомендовался он. Затем извлек из внутреннего кармана и положил на стол сложенный пополам номер журнала. Это был наш еженедельник.

— По дороге купил и просмотрел. Кошмарное содержание, а? Я и решил, что рассчитывать не на что. Я-то думал, что у тебя хоть деньжонки водятся… Ну и шваль же подцепила Юкико!

— Сам-то ты кто?

— И я шваль. Но мы с Юкико связаны одной веревочкой, рви — не разорвешь. Ну ладно, чего уж тут, повидались мы с тобой, товарищи по мусорной яме…

Масуда приподнялся, но я поспешил его остановить:

— Постой-ка, ты ведь явился меня шантажировать? Теперь ты решил, что у меня нет денег, но шел-то ты вымогать? Это называется шантаж.

Мой собеседник настороженно ждал. Чувство безопасности — уж очень жалок был этот тип, — негодование оттого, что этот человечишка с таким пренебрежением сбрасывал меня со счета, придали мне красноречие.

— Ты подонок, швалью ты был, швалью и останешься. Знаешь, как надо шантажировать? Знаешь, как бывает, когда рыбку с голубой спинкой колотят об асфальт? Брюхо у нее лопается, и потроха наружу. А солнышко знай играет на них! Кишки становятся скользкими от жира, жир плавает на поверхности лужи и отливает радугой, потому что в нем отражается солнышко. Вот это шантаж! — Собственные слова пьянили меня. Я был оскорблен, мною владела злоба, она подстрекала меня: — Хорошо же, шантаж так шантаж. Я раздобуду денег, и ты их получишь. Сколько надо — сто, двести тысяч?

Масуда выглядел заинтересованным. Глазки его хитро сверкнули:

— Чем больше, тем лучше…

— Ладно, приходи через неделю.

У меня в руках был материал для шантажа. Я владел им уже давно, но не собирался воспользоваться. Тайна касалась прошлого киноактрисы Хосикава Хосико. Несомненно, что, если бы эта тайна была предана гласности, это сильно повредило бы популярности Хосикава.

Я позвонил ей из автомата. Намерение отдать Масуде деньги, добытые с помощью шантажа, подогревало меня. Я набрал номер не колеблясь.

— По важному делу, — твердил я до тех пор, пока ее не позвали к аппарату.

— Что вам угодно? — зазвучал в трубке голос, знакомый по кинофильмам.

— Мне необходимо повидаться с вами по делу… — Я произнес слова, которые были ключом к тайне.

Некоторое время трубка молчала. Наконец Хосикава Хосико заговорила. Она старалась казаться спокойной, но в голосе ее слышалась тревога.

— Что вы намерены делать?

— Об этом я хотел бы поговорить с глазу на глаз…

— В таком случае сегодня вечером в холле отеля «Т». Помню, однажды мне пришлось брать у нее интервью.

Тогда она тоже выбрала местом встречи этот отель. Неужели она всегда назначает свидания только там? Но одно дело ради рекламы продемонстрировать публике журналиста, берущего у тебя интервью… Сейчас она из начинающих стала почти «звездой»… Нет, в данном случае она явно оплошала, место неподходящее.

«Не торопись», — мысленно произнес я и тут же услышал голос, спешивший исправить ошибку:

— Нет, приходите-ка лучше ко мне домой. В семь вечера.

Сойдя с пригородного трамвая на указанной мне остановке, я заметил, что волнуюсь. «Так не годится», — сказал я себе. Мне вспомнилась притча про вора, который, пробираясь в намеченный дом, наложил большую кучу перед воротами, и волнение мое улеглось.

Очень хотелось есть. Прямо у остановки я приметил китайскую закусочную.

Я заказал рамэн.[13]

— Луку побольше, пожалуйста. — В миске поверх рамэна горкой лежал лук. Я наклонился над едой, пар защекотал мне ноздри, из носа потекло. Мне стало жаль себя, но я бодрился: «Хосикава Хосико раньше жила не лучше моего. Куда там — хуже!»

Я помнил свою первую встречу с Хосикава Хосико в отеле «Т». Холл снова и снова поглощал входивших. Мне остро припомнилось чувство отчужденности, я был не того поля ягода.

Но она в то время выглядела парящей на гребне успеха. Массивное кресло, в котором она сидела, казалось, прислуживало ей.

Я робел и втайне ненавидел ее за то, что она избрала местом встречи этот холл. Но тут мне надоело вспоминать неприятное. Мое негодование постепенно угасало.

Поев, я воспрянул духом и, выйдя из харчевни, зашагал, бормоча под нос переиначенный стишок:

Она не знает, как ей быть,
Придется пробку проглотить!

Облик Хосикава Хосико соответствовал ее роскошной гостиной. Я глубоко погрузился в массивное кресло. Сначала я пытался соединить ноги, но потом решил принять вызывающую позу и скрестил их.

— Слушаю вас, — произнесла она ровным голосом. Я заговорил и, чтобы подчеркнуть достоверность моих сведений, местами был излишне подробен. Мне хотелось причинить ей боль. Но ее лицо оставалось безмятежным. Казалось, она уже давно подготовилась к тому, что такой день настанет. Это застывшее лицо меня раздражало. Я подвинулся на край кресла и наклонился к ней. Я живописал мельчайшие подробности, чтобы расшевелить ее.