— Да ты уже постригся в монахи! Я тоже сейчас приму постриг![489]
— и государь-инок принял монашеские обеты от главы храма Ниннадзи, принца-инока Додзё. Тут и сам принц-инок, и все, кто это видели или слышали о том, знатные и простолюдины, и даже отважные воины — все проливали слёзы, и не было таких, кто не отжимал бы влажные от слёз рукава.Потом государь отослал срезанные волосы своей матери, госпоже монахине Ситидзё. При виде волос государя от нахлынувшей печали монахиня пребывала как будто во сне, не могла излить скорбь в словах и лишь лежала ничком, проливая слёзы. Как же это было печально!
Видимо, желая видеть, как же он выглядит со стороны после пострига, государь призвал Нобудзанэ[490]
, чтобы тот написал его портрет. Пусть и не было то совсем уж совершенным, как в зеркале, подобием его, но прискорбно ему было видеть на портрете измождённого старца[491].Ныне не мог прежний государь-инок вершить делами этого мира, а потому и царствовавшему государю в предрассветной тьме пришлось переехать в усадьбу на Девятом проспекте[492]
.Принца Дзимёин возвели в ранг государя. Позабытые в тяжёлые смутные дни божественную яшму и драгоценный меч ныне приехали принять для государя с такими почестями, так украсили проспекты, что и не описать словами. Господин Коноэ снова стал регентом, и все этому радовались. Сказано, конечно, что нет ничего неизменного в этом мире, но никто и подумать не мог, что такое возможно.
И вот, в тринадцатый день седьмой луны Ито из Левой привратной стражи принял государя-инока, усадил задом наперёд в паланкин с занавесками с четырёх сторон[493]
, и вместе с иноком Ио Ёсимоти они покинули дворец Тоба. Чтобы прислуживать государю, с ним отправились госпожа из Восточных покоев и госпожа Таю[494]. Не знал государь, в каком месте на пути прервётся его жизнь, а потому взял с собой и святого мудреца[495]. «Вот бы хоть ещё раз взглянуть на усадьбу Хиросэ!» — изволил говорить государь, но ему не позволили, и он лишь разглядел храм Минасэ[496], полускрытый облаками, и прибыли они в Акаси. Оттуда направились в землю Харима, а там охрану принял Эбина из Дворцовой стражи и ехал часть пути с ними, а потом охрана снова сменилась, и государя сопровождал служивший в Дворцовой страже Канамоти из земли Хоки. Так за четырнадцать дней добрались они до бухты Оохама в земле Идзумо, подождали попутного ветра и переправились в землю Оки. Тяжело пришлось государю в этом долгом пути, и как он, должно быть, страдал в душе! Государя в пути сопровождал также лекарь Наканари, принявший постриг перед отъездом. «Аварэ, в столице я и не слыхал, что бывают такие ветра и волны!» — говорил он, а государь, отжимая влажные рукава, сказал в тоске:А Ио Ёсимоти отвечал:
А госпожа Ситидзё, услышав эти стихи, сложила в ответ:
В десятый день десятой луны Среднего государя-инока Цутимикадо сослали в местность Хата, что в земле Тоса[498]
. Проводить его повозку пришёл старший советник князь Садамити[499], государя сопровождали четыре женщины, из придворных с ним отправились младший военачальник государевой охраны Масатоси[500] и государев слуга Тосихира[501]. Отъезд государя не передать словами и даже представить себе трудно. А если посмотреть на его потомков, то увидим, как милостиво оберегали его род великая богиня Аматэрасу и Хатиман[502].Нового государя-инока Дзюнтоку сослали в землю Садо. Выехал он в ту землю в двадцатый день и ночью прибыл во дворец Окадзаки. С ним были две женщины, а из мужчин — младший военачальник государевой охраны Кадзанноин Нобуцунэ и Норицунэ из дворцовой стражи[503]
. Нобуцунэ поразила болезнь, и ему пришлось вернуться, а ведь как он мог бы услужить государю, устроив всё к его приезду в место ссылки!Осень запоздала, и государь, завидуя первому перелётному гусю, что летел в сторону столицы, изволил сказать ему: — Ну-ка, передай это Нобуцунэ!