Во втором году Долгой Жизни — Кюдзю[151]
государь Коноэ внезапно скончался. Печально — ведь ему было всего семнадцать лет! Не стоит и пытаться изложить в словах безутешную скорбь его родителей — принявших постриг государя и государыни. Новый государь-инок, которому представился такой случай, думал: «Если уж на престол не вернут меня, то он точно достанется хотя бы принцу Сигэхито!» — и ждал. Все люди в Поднебесной думали так же, — но тут, неожиданно для всех, по желанию государыни Бифукумонъин возвели на трон проводившего дни в затворничестве Четвёртого принца, что потом стал зваться государь-инок Го-Сиракава. И высокородные, и бедняки говорили, что государыня так решила из неприязни к Новому государю-иноку, поскольку не была его родной матерью. А ещё слышал я, что Четвёртый принц, хоть и был его единоутробным братом, но смог снискать благоволение государыни, всячески её обхаживая, и склонил к себе Первого государя-инока, втайне посещая его и утешая в скорби. Из-за этого-то обида Нового государя-инока стала ещё больше.Зимой второго года Кюдзю Первый государь-инок направился в паломничество в Кумано. Когда он проводил ночь перед храмом Утверждения Истины — Сёдзёдэн[152]
, то в середине ночи дверь святилища открылась, и оттуда показалась чья-то белая, прекрасная видом небольшая левая рука, трижды поманила, и послышался голос: «Эй! Эй!» — таково было знамение божества, явившееся ему во сне.В великом смятении государь рассказал о том проводнику-ямабуси[153]
и приказал ему:— Здесь должна быть хорошая прорицательница. Призови её, и пусть растолкует она божественную волю! — и тогда призвали жрицу-прорицательницу по прозванию Ивака-но ита[154]
, что была родом из земли Мимасака — лучшую жрицу в этих горах.— Произошло странное дело. Сотвори гадание! — распорядился государь, и тут же, в час Тигра[155]
, она начала призывать божество-гонгэн[156], но вот перевалило за полдень, а божество всё не снисходило на неё. Время шло, все с волнением взирали на неё — и вот в какой-то миг наконец-то дух божества снизошёл на жрицу. Прорицательница повернулась лицом к государю и произнесла стих-пророчество:Сказала так, подняла левую руку, трижды поманила и позвала: «Эй! Эй!»
«Воистину, это — слова божества!» — подумал государь-инок, тут же покинул своё почётное место и сложил в молитве руки перед собой:
— Об одном хочу спросить — что мне теперь делать? — спросил он.
— В будущем году непременно упокоишься. А после того в мире всё перевернётся! — такое было дано ему прорицание. Государь, а за ним и пребывавшие там сановники и придворные проливали слёзы, вопрошая:
— А когда именно в будущем году? — а жрица рекла:
— Значит, в конце лета или в начале осени! — молвил государь. Сановники и придворные в слезах уговаривали его:
— Что-нибудь можно придумать, чтобы избежать этого и продлить вашу жизнь!
Но он отвечал:
— Всякой жизни положен предел, обусловленный кармой прошлых рождений. Я тут ничего изменить не в силах!
Когда он сказал это, божество наконец-то покинуло жрицу. В сердце государя поселилась печаль, и возвращение во дворец прошло в унынии.
Весной и летом первого года Защиты Основы — Хогэн[157]
государь пребывал в печали, душа и тело его были в разладе, и недуг охватил яшмовое тело. Придворные, сопровождавшие его в Кумано, думали: «Это, верно, из-за того прорицания!» А кто не был тогда в Кумано, говорили: «Это от скорби по ушедшему прошлой осенью государю Коноэ!» Но недуг, предопределённый деяниями в прошлых жизнях, уже охватил государя.Летом этого года, в двенадцатый день шестой луны, государыня Бифукумонъин постриглась в монахини и отринула мирские одежды в храме Установления Просветления — Дзёбодайин, где пребывал государь-инок. Говорили, сделала она это из большой печали — оттого, что упокоился прежний государь, а теперь и государь-инок испытывал телесные страдания. Сколь печально! Для наставления в монашеских обетах прибыл сам преподобный Канку из Митаки.