Японские сказания о войнах и мятежах

— Сдержите врагов своими стрелами! — распорядился он, и те отъехали назад. Шестеро братьев с двадцатью воинами, что были с ними, остались у дворца, и, как будто бы государь-инок был ещё внутри, подъезжали к разным воротам, бились тут и там, перестреляли в том бою более тридцати воинов врага и ранили более семидесяти.

Тамэтомо в ту ночь расстрелял три колчана стрел. Один, в котором было двадцать четыре стрелы, другой, в котором было шестнадцать, и третий с девятью охотничьими стрелами. Из них были истрачены впустую две стрелы — та, которая сбила заклёпки на шлеме правителя Симоцукэ и вошла в воротный столб, и та, которая перебила колено Оода-но Хэйда и убила его коня. Все прочие же пошли без промаха в цель. Удивительное дело! Но соратники ослабели, и остался он сам по себе, а когда враги ворвались, тут уж поделать было нечего. Воины почувствовали поражение, разбежались куда ни глядя, и тогда он расстрелял оставшиеся свистящие стрелы в сторону дворца Сиракава и тем оставил своё имя для повестей до конца этого света.

Остался Тамэтомо сам по себе, а когда враги ворвались, тут уж поделать было нечего. Воины почувствовали поражение, разбежались куда ни глядя, и тогда он расстрелял оставшиеся свистящие стрелы в сторону дворца Сиракава.

Государь-инок и Левый министр бросились отступать в северную сторону, враги наседали, воины их отбивались и отстреливались, так что удалось им уйти далеко. Новый государь-инок ехал впереди, а Левый министр отстал от него, и тут какая-то стрела, неизвестно кем пущенная, вонзилась в шею Левого министра. Наритака извлёк ту стрелу и отбросил. Впавший в беспамятство Левый министр не мог удерживать поводья и опираться на стремена. Наритака сначала пытался поддерживать его в седле, но конь был норовист, а Левый министр слишком слаб, и конь его сбросил. Кровь хлестала из раны, как вода из родника. Охотничья одежда-каригину из белого шёлка покраснела от крови. До сих пор изволил он держаться, но ныне и не описать, сколь плох он был. Глава Ведомства Церемоний Моринори и Наритака подъехали, Наритака приподнял его, проливая слёзы. Мимо проезжал Тадамаса, и Моринори крикнул ему:

— Расскажи государю, что случилось! — сам же спешился и попробовал обхватить министра и усадить его на коня, но всё было тщетно. Он уложил министра наземь и заплакал. Подъехал и курандо Цунэнори, он обнял министра и плакал. Младший чиновник Управления государевых хранилищ Нобуёри, ехавший в сторону Мацугасаки, увидел их, спешился и тоже попробовал усадить министра на коня, но министр не мог двинуться, и они с Цунэнори решили: «Отнесём-ка его в ближайшую хижину да прижжём рану моксой!»

Осмотрели рану и увидели, что стрела вошла чуть пониже левого уха, а вышла в горле справа.

— Неспроста это, что стрела вот так сверху вниз поразила человека, сидевшего верхом! Уж не стрела богов ли это? — говорили они.

Стрелу ту пустил Садо-но Сигэсада из дворцовой стражи, происходивший из местности Ясима, из рода Минамото в земле Ооми. Он стрелял вдаль, навесом, его стрела ударилась о перекладину восточных ворот, полетела вниз и поразила министра. Младший военачальник дворцовой стражи Садо рассказывал о том министру из храма Хоссёдзи[261]:

— Я стрелял по двоим всадникам и метил в переднего, потолще, на котором была охотничья одежда-каригину, белая с обеих сторон! — так говорил он, и министр из Хоссёдзи сказал:

— А попал в Левого министра! Вот так и бывает в этом мире, что стрелы поражают государевых врагов!

Государевы войска поскакали в сторону храма Энгакудзи, к усадьбе Тамэёси в Кита-Сиракава. Поделать было нечего, Цунэнори нашёл повозку, уложил в неё Левого министра и повёз в Сага, к монаху в том храме, где был похоронен Акинори, отец Цунэнори. Монаха на месте не оказалось, людей поблизости тоже видно не было, и тогда Цунэнори положил министра в какой-то хижине. Там они и провели ночь до рассвета.

4. О том, как новый государь-инок бежал на гору Нёисан.

Государя-инока сопровождали Тамэёси, Иэхиро, Суэёси из охраны государя-инока, и прочие. Вместе они прибыли на гору Нёисан[262]. Там государь изволил спешиться и идти пешком. Воистину, трудно было смотреть, как ноги государя Десяти добродетелей касаются грязной земли. Все воины спешились. Государя вели под руки, а он шёл, утруждая свои ноги, пока вдруг не лишился чувств посреди пути в горах. Бывшие с ним люди засуетились, стараясь уложить его поудобнее. В растерянности забыли они, где запад, и где восток. А спустя какое-то время государь молвил:

— Есть тут кто? — вокруг него собралось множество воинов, но он глядел невидящими глазами: — Никого нет… — настолько у государя потемнело в глазах. Один за другим воины называли себя: «Я такой-то! Меня зовут так-то!», и государь сказал:

— Вода есть? Принесите!