Японский тиран. Новый взгляд на японского полководца Ода Нобунага

Аналогичные надежды можно найти и в официальных письмах других миссионеров, например: «Да вознаградит Господь Нобунага обращением в священную веру»[425]. В письмах говорится, что иногда Нобунага «слушал» христианские проповеди, но никогда не принимал их. Неправильным будет даже говорить, что Нобунага отверг христианство, поскольку это означало бы, что он серьезно обдумывал возможность обращения в него. Личная вера была ему чужда. Именно это признавал Фройс, когда писал, что, «хотя Нобунага от природы обладает очень хорошими качествами, у него, тем не менее, нет самого главного из них — веры в Бога»[426].

Иезуиты в своих письмах не дают глубокого анализа причин благожелательного отношения Нобунага к их миссии. Если Нобунага не был предан христианскому учению, то остаются только отрицательные мотивы, типа старого как мир «враги моих врагов — мои друзья». Нельзя, тем не менее, и сказать, что ничего невозможно прочитать между строк их посланий. Так, по мнению К. P. Боуксера, Нобунага «любил проводить время в окружении сильных и талантливых людей» и не мог не проявить сострадания к чужестранцам, находящимся так далеко от родной земли[427]. Живя в Японии, иезуиты быстро смекнули, что «по своей природе японцы любят все новое», и Нобунага не был исключением[428]. Его впечатлило мужество иностранцев, отправившихся на край света из своей родной страны с миссионерской проповедью. В конце одной из аудиенций[429]:

Нобунага попросил отца Органтино показать маршрут путешествия, которое он совершил из Европы в Японию, и когда он увидел его, сказал с восхищением, что отцы никогда не отважились бы на него, если бы не были преисполнены решимости и силы духа. Повернувшись к отцам и братьям, он сказал, расхохотавшись: «Вы прошли через столько опасностей и пересекли столько морей, что вы или никчемные воры, от которых нечего ждать ничего хорошего, или же вы проповедуете очень важные вещи».

Любопытство Нобунага побуждало его задавать вопросы об иезуитской миссии, и, если верить иезуитским источникам, он стал считать их гораздо более честными в религиозном плане людьми по сравнению с их японскими соперниками буддистами. Однако не все было столь радужно. Фройс, знавший Нобунага, пожалуй, лучше остальных своих собратьев, подозревал, что интерес, проявляемый тем к иезуитам, имел один существенный изъян. Якобы Нобунага покровительствовал им потому, что они были иностранцами и, таким образом, чем-то «новым», и что он никогда не оказал бы им таких милостей, если бы они были его соотечественниками[430].

Такасэ Коитиро показал, что торговля в Нагасаки, в которой иезуиты играли главную роль, не была сама по себе достаточном основанием для Нобунага, чтобы поддерживать с ними хорошие отношения. Только после вторжения Хидэёси на Кюсю в 1587 году правители Центральной Японии поняли, насколько глубоко иезуиты проникли в политическую и торговую жизнь острова. Как только это открылось, Хидэёси незамедлительно издал первый эдикт об изгнании. И не выполнен он был только потому, что Хидэёси, а затем и Иэясу, вынуждены были мириться с так называемой «иезуитской проблемой», так как очень нуждались в международной (португальской) торговле. И только после того, как центральные власти Японии нашли новых торговых партнеров — голландцев, они стали проводить репрессивную политику против иезуитов (закончившуюся их изгнанием с японского архипелага)[431]. Что касается Нобунага, то его сферой деятельности была только Центральная Япония, и подобная проблема перед ним не стояла. Товары, которые привозили в Японию португальские корабли, были ему нужны, в особенности селитра, использовавшаяся при производстве пороха, однако он отнюдь не являлся монополистом. Из Кюсю в Кинай селитру привозили японские транспортные гильдии, чаще всего базировавшиеся в провинции Сакай. Нобунага поддерживал добрые, но не эксклюзивные отношения с этими организациями и ведущими купцами. Так, например, защитники Исияма производили порох в не меньших объемах, чем Нобунага.