Японское искусство войны. Постижение стратегии

«Когда люди забывают о неминуемости смерти и действуют так, словно они думают, что будут жить вечно, они не в состоянии полностью принять и по-настоящему использовать утекающие месяцы и годы. Пока они будут жить таким образом, поступки их будут основаны на алчности, гневе и лжи, они будут отворачиваться от своего общественного и сыновнего долга, они не будут понимать смысла человеческой доброты и обязательств, они будут клеветать и льстить, будут пренебрегать своим домом и трудом ради бесполезных утех и развлечений».

Дзэн Сёсана глубоко укоренен в реалиях земной жизни. У него просто не было времени на пустую «духовность», оторванную от нужд повседневного существования. Даже такие экстраординарные явления, как высокий интеллект и лучшие качества души, Сёсан поставил на службу общественным интересам – образованию и медицине. Его сочинение «О повседневной жизни воина» являет собой синтез социального и буддийского учений, и оно не только предназначено для воинов, но призвано дать образец правильной и достойной жизни для человека любого сословия.

Утагава Куниёси. Каида Ядаэмон Томонобу с мечом в руке защищается от стрел с помощью кото (музыкального инструмента) в шелковом чехле. XIX в.

«Самурай спросил: “Говорят, что буддийские и общественные принципы подобны двум колесам колесницы. Но даже если бы учения Будды не существовало, в мире не было бы ничего отсутствующего. Почему же два вида принципов сравниваются с двумя колесами колесницы?”

Сёсан ответил: “Буддийские принципы и общественные принципы не существуют обособленно”. Как гласит буддийская пословица: “Если можешь достойно войти в мир, значит, ты уже полностью за пределами мира”».

Смысл этой пословицы заключается в том, что действенная жизнь снимает смятение и замешательство и тем самым освобождает духовную энергию от растрачивания ее попусту на бесполезное. В отличие от этого, преждевременные незрелые попытки «выйти за пределы мира» исключительно посредством предполагаемых «духовных» упражнений могут привести к небрежному отношению к повседневным и долгосрочным делам, что только усиливает обыденные устремления. Это, в свою очередь, ограничивает свободу сознания, мешает двигаться вперед и добавляет к неудовлетворенности мирскими вещами еще и духовные тревоги. В результате человек не уделяет должного внимания ни мирской, ни духовной стороне своей жизни, и то внимание, которое должно быть отдано одной, на самом деле отдается другой, и наоборот.

Часть проблемы, связанной с образом иррациональности в дзэн-буддизме, идет от самого определения рациональности, с которого начинает интерпретатор. Если считать рациональным, либо продуктом рационального мышления, нынешний альянс военного искусства и науки, то не будет ничего удивительного в том, что кто-нибудь из представителей современной Японии, вроде доктора Судзуки, захочет сломать подобный союз или хотя бы замедлить его прогрессирующий рост, расхваливая иррациональность перед интеллектуалами и много рассуждая о дзэнских рассказах, подобранных по принципу «чем непонятней, тем лучше».

Даже такой ученый и психолог, как К. Г. Юнг, признается в своей неспособности распознать символический смысл дзэнских историй, собранный доктором Судзуки в книге, к которой сам же Юнг в 1939 году написал предисловие. Загадочность и непостижимость стали неотъемлемыми и главными чертами сложившегося на Западе популярного образа дзэн-буддизма. Вопросом же о том, что, быть может, такой образ не совсем соответствует действительности, даже не задавались. Еще менее думали о возможности того, что таинственность имела, скорее, стратегический, нежели сущностный характер.

Теперь, когда подобный образ поведения сполна проявил себя в международной политике и коммерции, когда сам дзэн-буддизм стал более коммерциализированным и политизированным, к соответствующим аспектам учения возник интерес более академический. Однако, несмотря на множество концепций и дискуссий, по-прежнему едва ли можно отыскать труд, который бы отличал подлинно глубокий подход к предмету.