Японское искусство войны. Постижение стратегии

«Тому, кто воспитывает в себе жажду крови с запятнанным сознанием, в один момент, быть может, и достанет силы прорваться сквозь железную стену; но обязательно придет время, когда жажда крови иссякнет и настроение изменится. Непоколебимое же сердце недвижимо и неизменно. Если воин совершенствует его, то почему бы ему не достичь такого уровня сознания?

Если сознание несвободно, то даже тот, кто обладает безмерной доблестью, в конце концов обнаружит, что в тот момент, когда он встречается со смертью и вслед за ней является и уничтожающий демон непостоянства, обычная сила исчезает, мужество и отвага иссякают, и собраться духом уже невозможно».

Последователи дзэн-буддизма, практиковавшие искусства тех или иных школ, на которых оказывали влияние реалии жизни японских самураев или которые были ориентированы на них, далеко не всегда улавливали и помнили об этом отличии между животной свирепостью воина, разящего своих врагов, и «духовной свирепостью» дзэнского воина, прорывающегося сквозь иллюзии. И поныне в некоторых монастырях школы Риндзай-дзэн можно прочитать или услышать бесчисленное множество историй о физической и духовной силе, как если бы сила эта была показателем уровня овладения практикой школы.

Нередко этот аспект самурайского характера связывался с тем же самым внешним механизмом самомнения, которое омрачает обыденное сознание. В результате человек не только не выходит за пределы «я», но в своей практике еще больше возвеличивает его и привязывается к нему. Поэтому Сёсан ясно указывает, что совершенствование нравственной составляющей в буддийском смысле должно быть прежде всего нацелено на рассеивание иллюзий, созданных самомнением.

«Главным источником страдания является мысль о “я”. Вот почему необходимо знать об этом. Необходимо действовать, зная об этой причине и обладая сознанием, исполненным мужества. Только справедливость сможет искоренить мысль о “я”.

Лишенные разума люди не понимают источника страдания и счастья; люди, не обладающие справедливостью, не могут разорвать путы жизни и смерти. Этому необходимо уделить внимание».

Утагава Куниёси. Курахаси Дзэнсукэ Такэюки с сорванным со стены свитком, висящим на лезвии меча. XIX в.

Как и в своей интерпретации «искренности», здесь Сёсан вновь демонстрирует буддийский подход к «разуму» и «справедливости», подход более глубокий по сравнению с общепринятыми конфуцианскими дефинициями. Ко времени Сёсана неоконфуцианство в своем академическом виде уже официально утвердилось в качестве государственной ортодоксии, но неоконфуцианство страдало от одной традиционной болезни – тенденции уходить в сферы чисто интеллектуальные, забывая о практических аспектах своих принципов. По этой причине большинство ученых-конфуцианцев, не участвовавших в политической жизни, склонялось к неортодоксальным версиям неоконфуцианства, в которых содержалось немало прагматических элементов буддизма.

Соединяя дзэн с неоконфуцианством, Сёсан заканчивает свое сочинение о повседневной жизни воина обсуждением вопроса о путях и способах развития силы характера, которую он полагал высокозначимой и для социальной, и для духовной жизни. Он противопоставляет «возвышенное сознание», как он его называет, сознание, поднимающееся над реалиями жизни, и «депрессивное сознание», отягощенное этими реалиями и побежденное ими.