Японское искусство войны. Постижение стратегии

«Видимость и намерение – фундаментальные составляющие боевого искусства. Видимость и намерение подразумевают стратегическое использование уловок и хитростей, использование обманчивого для обретения того, что реально.

С помощью видимости и намерения, искусно примененных, безусловно, можно заманить человека в ловушку, даже в том случае, если он чувствует, что за осязаемой видимостью скрывается маскируемое намерение. Если вы прибегаете к хитрости и противник попадается на нее, вы сможете победить его, заставив действовать так, как вам выгодно.

Что же касается тех случаев, когда противник не попадается на хитрость, то, если вы видите это, вы вполне можете прибегнуть к другой. И тогда, даже если противник не клюнул на первоначальную уловку, в итоге он обязательно окажется в безвыходном положении.

В учении Будды это называется “подходящим средством”. Даже если истина спрятана внутри, в то время как вовне используется стратегия, когда в конце концов вы покажете истину, обман и притворство тоже станут истиной».

Утагава Куниёси. Усиода Масанодзё Таканори, затягивающий обшлаг кольчуги. XIX в.

Разумеется, рассуждения Ягю о взаимоотношении средств и истины в буддизме на самом деле не согласуются с учением сутр, но они характерны для в значительной степени формализированной японской буддийской церкви. Конечная идентификация средств и цели, присутствующая в рассуждениях Ягю, лежала в основе формирования всевозможных культов, которые сохраняли свой внешний ритуальный облик еще долгое время после того, как их изначальный смысл был утрачен.

Монументальное сочинение «Цзунцзинлу» – панбуддийская энциклопедия, которой первые дзэнские наставники Японии пользовались еще за три столетия до Ягю, так разъясняет классический буддийский подход к данной теме: «Можешь следовать подходящим разъяснениям вплоть до привязывания к временному, вплоть до нанесения вреда истинному. Но если обретешь учение целиком и непосредственно, тогда сможешь понять истинное и обнаружить временное. Если цепляешься за преходящее, учение и восприятие разделены». Трудно избежать ощущения, что даже воины, изучавшие дзэн-буддизм, такие как Мусаси или Ягю, никогда не отказывались от своей привязанности к тому пути, которому они следовали в повседневной жизни.

Это не значит, что в упрощенном понимании дзэн-буддизма Ягю Мунэнори было что-то дурное. Японцы говорят: «Усо мо хобэн» («Даже ложь есть средство»), но это может относиться к любой индивидуальной цели и вовсе не иметь никакого отношения к буддизму или к идее «подходящих средств» для обретения пробуждения. Ягю сам показывает, как в психологическом и этическом смысле обман становится истинным, когда он проводит параллель между бусидо и магической религией синто:

«В сущности учения есть то, что называется тайной духов. Тайна эта охраняется всеми силами, дабы вера людей укреплялась. Когда человек исполнен веры, она приносит благо и ему самому, и другим людям.

В бусидо это называется стратегией. Хотя стратегия – обман, если обман используется для того, чтобы победить, не принося при этом вреда людям, он в конце концов становится истиной».