Читаем Японцы «на рубежах» полностью

Пропаганда духа преданности предприятию имела далеко идущие последствия. Вначале в японцах вырабатывали чувство преданности и принадлежности к иммитирующей «иэ» небольшой производственной группе—«единый трудовой коллектив», затем, концентрически расширяясь, такое чувство лояльности распространялось уже на все предприятие в целом — «союз малых трудовых коллективов». Наконец, оно охватывало уже все государство, представляемое как «союз множества трудовых коллективов».

На этой, «высшей», стадии от «лояльных» граждан можно было потребовать уже не только преданности, но и «самопожертвования», а от всего народа — мйОготы-сячных жертв, о чем свидетельствует опыт войны на Тихом океане.

Поражение во второй мировой войне в значительной степени притушило националистические амбиции господствующих классов Японии, но, по замечанию известного политического обозревателя А. Соно, японцы никогда полностью ле освобождались от чувства национализма. Однако в послевоенный период, и особенно в последние несколько лет, оно все больше направлялось в русло экономического противостояния партнерам-соперникам на мировых рынках. Об этом говорит «торговая война» с США и странами «Общего рынка».

В рамках мирового сообщества Япония предстает как «Джэпэн инкорпорэйтэд» — «Корпорация Япония», по меткому выражению западной прессы.

Речь идет о корпоративистском характере отношений между правительством, деловыми кругами и верхушечной прослойкой профсоюзного руководства, стоящего на позициях «сотрудничества» труда и капитала. Однако основы такого выгодного господствующим классам «единодушия», согласованности действий закладываются в рамках малых производственных групп. В интересах капитала и превращение каждого труженика в послушного воле предпринимателя — хозяина «человека предприятия».

Принцип безраздельного включения человека в строго определенную группу — прежде всего в рамках предприятия и вообще любого места, с которым его связывает заработок, является следующим по значению основополагающим принципом, характеризующим отношения в японском обществе (первым, как уже говорилось, является патернализм).

В отличие от западного общества, где психологическая напряженность личности, сдавливаемой рамками капиталистического производства, снимается в результате перехода в иную атмосферу, другой коллектив (из стен преприятия — в существующее вне его стен спортивное общество, клуб и т. д.), японская организация человеческих отношений это полностью исключает.

Предприятие, фирма, компания в Японии — строго авторитарная организация. Служащие, за редким исключением, не рискуют выражать свое несогласие с вышестоящими, проявлять недовольство: люди, которым всю жизнь предстоит работать вместе в условиях все еще сохраняющегося пожизненного найма, не могут позволить себе конфликтовать.

Однако постоянно сдерживаемое, подавляемое раздражение таит в себе опасность разрушительного взрыва. Это прекрасно понимают предприниматели, которые стараются обеспечить разрядку, но не во вред себе.

Традиционной формой такой разрядки в Японии стала игра в символическую «смену ролей». Нередко в газетах можно встретить сообщение о том, что коллектив такой-то фирмы или компании, собравшись всем составом, с удовольствием и пользой провел время на лоне природы или на гольфовом поле, йто для японца еще более «престижно».

Обычно два раза в год компании устраивают специальные дни соревнований в гольф, в которых на «равных правах» участвуют служащие и руководство. Обстановка соревнований, проходящих либо за городом, либо на вкрапленном в серый городской пейзаж, визуально отделенном от него высоченной зеленой сеткой травдном ковре гольфового поля, дает возможность расслабиться. «Программа» допускает и некоторые вольности — в одежде, поведении, даже в речи. Нередко служащие, подыгрывая «правилам игры», рискуют высказать начальству накопившиеся претензии, позволяют себе мнение, недопустимое в повседневной обстановке на производстве. Все это отнюдь не означает, что к подобным голосам действительно готовы прислушаться. Речь идет всего лишь о ритуальной «смене ролей», что прекрасно сознают обе стороны: начальство готово временно на многое закрыть глаза, подчиненные готовы завтра же, охотно забыв о своих воскресных выступлениях, вновь войти в обычную, куда более присущую им роль, которая предназначена для будней...

Какова же эта роль? И почему демократические силы страны бьют тревогу, предупреждая: не дадим завершить превращение японца-труженика в «человека предприятия»?

Представим на минуту, что мы в Японии, в Токио, и попытаемся прожить всего лишь один день бок о бок с самым обыкновенным, тай называемым «средним японцем», которых в этой стране абсолютное большинство.

Прежде всего: что означает—мы в Токио? Как воспринимается этот крупнейший в мире гигант изнутри, теми, кого называют все еще по-старинному «эдокко» — «дети Эдо»-, по-древиему названию Токио.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука