Японцы «на рубежах»

В гигантском городе со всеми его пригородами насчитывается около 30 миллионов человек, которые проживают в домах, построенных в основном из легких материалов и расположенных близко друг от друга. В среднем в каждой квартире имеются различные электроприборы и другая техника, включая неумолкающий телевизор, громкость которого приходится все увеличивать, поскольку шум из-за стены порою не позволяет его слышать. Жизнь в этих шумах в последние годы стала крайне невыносимой. Домашние электроприборы, однако, не самое страшное. Наибольший шум исходит от поездов и электричек, линии которых бесконечными нитями опоясали Токио. Особенно шумной является линия «Синкансэн» — сверхскоростных поездов. Дело дошло до того, что японская корпорация государственных железных дорог из-за многочисленных жалоб жителей планирует израсходовать до 1985 года 60 миллиардов иен, чтобы возместить ущерб нескольким тысячам людей, которые живут в домах вдоль железнодорожных путей и вынуждены терпеть шум, превышающий все допустимые нормы. Но деньги деньгами, на них не купить спокойствия, не восстановить пошатнувшуюся нервную систему.

Лишь к вечеру замедляется биение пульса кипучей и столь непростой жизни японской столицы. Токио позволяет себе забыть все треволнения дня и на несколько часов окунуться в отдых. Рано надвигающаяся темнота как бы обволакивает город волшебным покрывалом, скрывающим от глаз грязновато-серые тона дневного Токио. Опускаются жалюзи. Задвигаются двери. Огромная бетонно-стальная махина города погружается в свой короткий сон.

Что принесет с собой "очередное утро?

...И без того тусклый луч солнца, наполовину поглощенный бумажной створкой окна, осветил небольшую, в четыре-пять квадратных метров, комнатку недорогой квартиры. Безукоризненно чистые, с матовым блеском циновки выглядывают лишь по краям комнаты, всю середину которой занял спальный матрац-футон. Неслышный шорох раздвижной стенки, тихий голос на мгновение опустившейся на колени жены: «Пора, вставать».

Расставшись с теплом постели, стойко выдержав холодное прикосновение пластиковых шлепанцев, с- удовольствием пофыркивая, хозяин дома моется, затем завертывается в уютное домашнее кимоно, уже приготовленное за спиной заботливыми руками «канаи» (буквально: та, что всегда в доме). Так сам японец называет свою жену. Из комнаты кухни аппетитно пахнет рассыпчатым рисом и зеленым чаем. Прихлебывая обжигающую жидкость, с удовольствием похрустывая солеными печеньицами с водорослевой начинкой, глава семьи пробегает глазами свежепахнущие печатной краской страницы газет. Мысли его уже далеко от дома. в конторе или на производстве. Дела, дела.

И вот уже щелкает за ним замок на металлической двери, и через несколько минут он — лишь частица бесконечного потока, вливающегося в здание вокзала, что-бы затем растечься по нескольким перронам и постепенно исчезнуть в спешащей череде электричек. Пройдет восемь-десять часов, и тот же нескончаемый поток ринется в обратный путь. Наш знакомый все так же подтянут; только немного медленнее, невольно выдавая усталость, пересечет он Кэйхин и пойдет вверх по булыжнику переулка. Нужно поравняться вон с теми топко-зелеными, почти прозрачными ветвями ивы недалеко от его дома, чтобы из головы, из нервов ушло все, что связано с огромным серо-металлическим помещением конторы. Вот и его ива. Замедлив шаг, приподняв голову, он привычно любуется причудливыми просветами в плавно свисающей молодой зелени. Еще несколько шагов, лестничных ступеней, и вот уже металлическая дверь его маленького «дома», где можно вновь стать самим собой. Там, в квартире-ракушке, его личный мир, заботливо укрываемый от глаз постороннего.

Придя с работы, он прежде всего облачается в домашнее кимоно, без которого нет для него ощущения дома. В своей национальной одежде японец уже никак не походит на узкоплечего, втиснутого в стандартный европейский костюм современного «сараримана» (от английского «сэлэримэн» — преуспевающий деловой человек). Кимоно делает его как бы выше ростом, превращает в мужественного, полного достоинства данна-сама.

Усевшись за низенький столик и опустив ноги в специально устроенное под ним углубление, где в зимнее время установлена печка-хибати с раскаленными углями, он час-другой по крупицам будет впитывать благодатное тепло через ступни уставших и озябших за долгую дорогу домой ног.

Иметь хорошо обеспеченный тыл—дом и семью, в которой денно и нощно хлопотала бы заботливая, снисходительная жена,— это мечта, которую вынашивает каждый японец. Но далеко не каждому удается к ней приблизиться. На пути к мечте долгие нелегкие годы борьбы за существование, бесконечная череда дней без домашнего очага, в тоске по тому, что японцы называют «офукуро адзи» — вкус пищи родного материнского дома.