Яркая иллюзия

Жрица поникла, пытаясь поверить в невероятное. Она долго не могла собраться с мыслями.

— Я не понимаю, — медленно проговорила она. — Но знаю, что ты говоришь правду. Если я умру в пламени, поскольку не могу умереть иначе, мы с тобой расстанемся навсегда. Я не смогу! Я не буду так делать! Я не отпущу тебя! Послушай, — прошептала она. — Ты говоришь, что пришел сюда уничтожить Иля. Зачем?

— Я посланник другого бога, который займет трон Иля.

— Я всю свою жизнь посвятила Илю, — пробормотала девушка себе под нос. — Убей его, Диксон! — продолжала она уже более громким голосом. — Другого шанса может и не представится. О, я предательница… Нет, хуже, чем предательница! Потому что в мире нет такого слова, чтобы описать того, кто предает своего бога. Но сейчас я сделаю это… с радостью. Уничтожь его и позволь мне умереть другим способом, позволь умереть, как ты. Может быть, твой бог смилостивится и разрешит мне умереть человеческой смертью, и мы воссоединимся в загробной жизни. О, Диксон, пожалуйста!

Эту просьба показалась Диксону совершенно безумной, но на какую-то долю секунды у него в груди снова затеплилась надежда. Может быть, это вовсе не…

И тут он все понял. Он взглянул на милую спутницу своим невидящим взглядом. После того, как Диксон узнал, что чувства девушки были настолько сильны, что ради воссоединения с ним она готова пойти на самоубийство, он внезапно осознал, что ее красивая внешность ничего для него не значит. Он влюбился отнюдь не в иллюзию.

С его плеч словно свалился камень, когда он понял, что его чувства не имеют ничего общего с мимолетным увлечением внешней красотой жрицы. Нет, это была настоящая любовь, даже несмотря на то, что его избранница являлась бесполым чудовищем. Он полюбил ее душу, скрывающуюся под более чем неприглядным обликом. Хотя этой инопланетной расе были чужды какие-либо проявления чувств и эмоций, девушка действительно полюбила Диксона. Все остальное не имело никакого значения.

Затем, без всякого предупреждения, огромный купол задрожал и невероятным образом исказился, став напоминать отражение в кривом зеркале. И Диксон почувствовал, как изящная фигура спутницы в его объятиях начала странным образом видоизменяться, жутко извиваясь…

Он стоял перед входом в огромный зал, пестреющий жуткими цветами и состоящий из поразительных углов и невероятных плоскостей. А вот в его объятиях… Он посмотрел вниз и увидел, что обнимает существо, по чьим находящимся в постоянном движении конечностям и гибкому телу расползаются пятна всех цветов и оттенков. Девушка превратилась в скользкую и неприятную на ощупь массу, а из середины не имеющего рта лица на него с таким отчаянием смотрел огромный голубой глаз, как будто это Диксон из обычного человека перевоплотился в страшное чудовище, а не она.

ПОСЛЕ ЭТОГО он закрыл глаза, но по тому, что он увидел в обращенном к нему жуткому глазу, стало ясно, что перед ним все та же жрица, которую он полюбил. И Диксон про себя отметил, что искра понимания, недавно вспыхнувшая в прекрасных голубых глазах, никуда не делась. У него в руках была все та же очаровательная темноволосая девушка, что и несколько минут назад, пускай сейчас на него вместо пары глаз смотрело одно-единственное око, принадлежащее тошнотворному склизкому существу.

Он покрепче сжал ее — или его, — отдавая себе отчет в том, что ей настолько же неприятны его прикосновения, как и ему, — и поверх плоской разноцветной головы оглядел огромный зал. От обилия цветов и оттенков, совершенно не предназначенных для примитивных человеческих глаз, у Диксона застучала кровь в висках. И, хотя странное создание затихло, повиснув у него на руках, он мог лишь догадываться, как тяжело было жрице сохранять спокойствие.

К его горлу подступил комок, когда стало ясно, что таким образом чудовище выражает абсолютное доверие, хотя, очевидно, боится его. Но Диксон знал, что сойдет с ума, если пробудет тут слишком долго. Он уже перестал различать цвета, пол продолжал вздыматься под ногами, и было понятно, что пришла пора действовать. Поэтому он покрепче сжал дорогое сердцу существо, и чуждые человеческому языка слова, переданные ему сверхразумом, сами вырвались у него изо рта.

Эти слова было невозможно записать никакими письменными знаками, как и проговорить еще раз, потому как на слух они казались едва различимым шепотом. Но в тот момент, как заветные слоги сорвались с губ Диксона, он почувствовал какое-то изменение в самой материи храма. Затем внезапно потемнело. Он с облегчением вздохнул, когда головокружительные цвета покинули его поле зрения, вместе с тем почувствовав, как странное создание у него в объятиях застыло, а время остановилось.