Помолчали. Нина подошла к окну. В дверь постучали. Нина открыла. В сумерки кочегарки вошла довольно высокая, но очень ладная девушка, светленькая и, кажется, очень хорошенькая. Едва переведя дух, она решительно произнесла несколько энергичных слов, от которых я даже слегка опешил – не ожидал, – а Нина быстро глянула на меня. Заметив меня, девушка коротко кивнула, но, кажется, ничуть не смутилась.
– Пожрать ничего нет? – спросила она, подошла к столику, подвигала чашки, посмотрела на свет бутылку.
Нина щелкнула выключателем. Оказалось, под довольно высоким потолком кочегарки висят две голых электрических лампочки на голых шнурах, горела только одна.
– Там внизу консервы, Юлька, посмотри, – сказала Нина.
Юлька решительно присела, открыла дверцы столика, достала банку. Да, она действительно была очень хорошенькая, красивей даже Наташи. Я с интересом разглядывал ее – так странно контрастировали ее внешний вид и манеры. Что-то ангельское было в ее лице, а фигура казалась удивительно аристократичной – длинные ноги, тонкая талия, в меру высокая грудь, длинная шея. По-моему, она была даже красивей Аленушки.
Нина подошла к ней, и пока Юля ела консервы, о чем-то они переговорили. Наконец Юля встала, потянулась с необыкновенным изяществом и сказала:
– Ну их всех на хрен, Нинка. Пойду прошвырнусь. Приходи тогда, если хочешь.
– Там посмотрим, – сказала Нина.
И Юля ушла.
– Куда она тебя пригласила? – спросил я.
– А, на танцплощадку.
– Я там был вчера, – сказал я.
– Да, там ужасно, – сказала Нина. – Но она не танцевать. Юля в одного джазиста влюбилась.
– Черненький с бородкой?
– Да.
Ясно. Педро-Мигель.
– Он что, руководитель у них, что ли?
– Руководитель. И на ударных. Юля на него каждый день смотреть ходит.
– Смотреть?
– Да. Они ж не знакомы.
– Господи. А она – тоже в техникуме?
– В техникуме.
– Сколько лет.
– Семнадцать.
Ох-хо-хо. На этот раз Нина села на соседнюю койку. Наши колени почти соприкасались. Чуть-чуть, едва слышно, тоненькая мелодийка прорезалась сквозь хаос. Отдельные лучики, проблески засияли. Ну как же, как же в таких случаях быть? Что надо сделать мне? Ведь нельзя ж теперь так вот уныло, ведь жизнь-то идет и столько в ней еще хорошего может быть… Ниночка, милая, подумал я, настраиваясь.
Но в дверь опять постучали. Причем так громко, что я напрягся. Алик? Однако, когда Нина открыла, на ступеньках показалась невысокого роста совсем юная девушка, пухленькая, кругленькая и с совершенно рыжими густыми растрепанными волосами. Видно, она стучала изо всех сил, может быть, даже ногой. Не обращая внимания на меня, она спустилась по ступенькам, подошла к одной из кроватей, бросила на нее сумочку, закрыла ладонями лицо и громко запричитала:
– Зачем, зачем я сюда вернулась, о, господи, зачем! Не могу, не могу больше здесь, дура я, дура!
– Ладно, Олька, тебе, – сказала Нина. – Познакомься вон.
Оля отняла от лица ладони, посмотрела на меня, улыбнулась как ни в чем не бывало, подошла и протянула крошечную пухлую ручку:
– Оля.
Улыбка у нее тоже была какая-то кругленькая, уютная.
– Извините, – сказала она, – я вас не видела.
И она села на одну из кроватей, приветливо улыбаясь и как будто бы ожидая светской беседы.
– Юля на танцплощадку пошла, – сказала Ника. – Тебя с собой приглашала. Пойдешь?
Лицо Оли опять резко изменило свое выражение, сморщилось, она упала лицом на подушку и захныкала:
– Надоело, боже мой, как надоело, Ниночка, милая, не могу больше…
– Есть хочешь? – спросила Нина.
Оля перестала хныкать, села, вытерла слезы, поправила свою огненную копну и сказала:
– Пойду.
Судорожно всхлипнув еще раз, совсем, как ребенок, она встала и молча пошла к двери.
Не успели мы с Ниной перевести дух после ее ухода, как в дверь опять постучали. Нина пошла открывать и долго не возвращалась. Наконец вернулась и сказала, что это приходил Алик, и она выпроводила его.
– Ох, Юра, как он мне надоел! – сказала она. – До чего же привязчивый…
– Я ведь из-за тебя вернулся, знаешь, – сказал я.
– А что же сразу вчера не зашел? – спросила она.
«Да, почему?» – подумал я, но ничего не сказал.
И опять, кажется, начало налаживаться, и уже мелодия зазвучала.
– А ты ждала? – спросил я.
– Вообще-то ждала, – сказала она.
И отвернулась к окну. А я почувствовал, как сердце вздрогнуло и начало набирать быстрый темп. Но, господи боже ты мой, в дверь опять постучали.
На этот раз к нам пожаловал невысокий парнишка, не вполне уверенно держащийся на ногах. Он строго посмотрел на меня, потом на Нину, потом опять на меня и наконец протянул руку:
– Венька.
Я посмотрел на Нину. Она была рада приходу Веньки и как будто бы даже чувствовала облегчение. Когда же Венька широким жестом вытащил из кармана и поставил на стол начатую бутылку водки, я увидел на лице Нины выражение какого-то механического оживления – точь-в-точь как на острове.