Ящик Пандоры

— Я возьму это домой, Миша? — попросил он, держа в руке исписанные листы бумаги и глядя на коллегу. — Почитаю внимательно.

— Конечно! — вздохнул Кравец. — Работа еще сырая, так, наметки… Видишь ли, мне пришлось заниматься не сколько микробиологией, сколько историей.

— Давай по пивку, Миша? — улыбнулся Ткаченко. Он сложил листы в папку и спрятал в своем портфеле.

— Давай! — Лицо ученого просветлело.

Дождь закончился, между облаков проглянуло солнце, листва деревьев заблистала глянцем. Двое мужчин — один тучный и громоздкий, одетый в старомодный плащ бежевого цвета, другой высокий и худой, а оттого немного горбящийся, и прихрамывающий при ходьбе, — шагали по дороге, оживленно переговариваясь. Толстяк в такт ходьбе размахивал портфелем. Вот он остановился, нагнулся завязать шнурок. Дорогу друзьям перебежала черная кошка, худой сказал что-то и рассмеялся. Дождевые тучи лениво уползали на запад, солнце щедро орошало землю своими лучами. По проспекту промчался фургон скорой помощи, утробно завывала сирена. Мужчины скрылись в подъезде кафе с оптимистичной вывеской «Сказка».

3

Ночью ему снилась какая-то ерунда. Отмечали празднование его юбилея, зал был полон гостей. Тамада держал речь, хлопали пробки открываемого шампанского. И неожиданно Сергей осознал, что он голый. Сидит за расположенным в центре зала столом, лицо залито краской стыда, и не может вспомнить, куда подевал свою одежду. Сон был необычайно ярким, цветным, таких красок обычно не встречается в жизни, а звуки казались какими-то плоскими и тусклыми, словно доносящимися через толщу воды. В окно вливался унылый утренний свет. Лето в Питере — как лотерея. Если не задалось с самого начала — тепла не жди. Рядом спала Надежда, каштановые волосы разметались, отеняя белизну подушки. Сергей осторожно поднялся, перенес вес тяжести на левую ногу. Около минуты он стоял на одной ноге, как цапля, совершая в воздухе медленные круговые движения правым бедром. Замечательный доктор Алиев Мустафа Гаджиевич отличался необыкновенным терпением и какой-то удивительной добротой, которую излучали его темные глаза, смотрящие на пациента внимательно и с участием.

— Я так понимаю, с тренировками покончено? — грустно улыбаясь, спросил врача Сергей.

Он проходил курс реабилитации после сложной операции перелома бедренной кости.

— Я удивляюсь, как вы с такими травмами все еще ходите на своих ногах! — покачал головой доктор Алиев. — Ощущение такое, будто последние двадцать лет вас использовали в качестве боксерского мешка. — Он спохватился и извинился.

— К черту извинения, доктор! — с улыбкой сказал Авдеев. — Тем, кто меня бил, тоже доставалось…

— Не сомневаюсь! — быстро ответил травматолог. — Пулевые ранения не в счет.

— Не в счет!

Они улыбнулись, словно нашкодившие мальчишки, вступившие в сговор. Доктор Алиев служил срочную службу в воздушно-десантных войсках. «Везет мне на бывших вояк!» — подумал Сергей. Впрочем, везение было ни при чем. Подобное влечет к подобному. Когда ты пил, вокруг тебя оказывались алкоголики, когда вернулся в спорт, круг общения состоял из боксеров и борцов.

Стараясь ступать бесшумно, он прошел в ванную комнату. Включил воду, слушая умиротворяющее журчание, усмехнулся отражению в зеркале. Что ты там надеешься увидеть, на исходе пятого десятка? Густой ежик волос серебрился в свете флуоресцентных ламп, кожу избороздили десятки шрамов, нос свернут набок, глубоко посаженные серые глаза смотрят колко и подозрительно. Сергей задумчиво провел ладонью по колючей скуле. В больнице к нему дважды приходила психолог. Спокойная женщина со стрижкой каре и внимательными карими глазами. Она была немного похожа на французскую певицу Мирей Матье. Она долго расспрашивала его про детство, и Авдеев с неприятным удивлением понял, что почти ничего не помнит. А обрывочные фрагменты, всплывающие по воле таинственного подсознания, никак не ассоциировались у него с его нынешней личностью. Словно читаешь научную книгу или смотришь на полотно художника-абстракциониста. Вроде бы все знакомое, а общий смысл ускользает.

— Вам желательно научиться примиряться с собой, Сергей! — улыбнулась психолог. — Иначе эта враждебность к собственной личности вас прикончит раньше времени.

— Девять жизней… — пробормотал Сергей.

— В каком смысле?

Двойник французской шансонье удивленно подняла левую бровь. Густую и черную.

— Поговорка есть такая, — сказал Авдеев. — У кошки девять жизней.

Психолог или не поняла его, или сделала вид, что не поняла. Она холодно улыбнулась в ответ на его замечание.

— Разрушать вы научились, Сергей, возможно, настало время созидать и прощать…

Сергей встряхнул флакон с кремом для бритья, на ладонь с шипением выплеснулась белая пена. Стоять на левой ноге было неудобно, но если он переносил вес на обе ступни, бедро начинал выкручивать жгут боли. Он привык к боли, боль сопровождала его большую часть жизни, трудно было смириться с вынужденной беспомощностью. Доктор Алиев излучал оптимизм.

— У вас отличная физическая форма для… — Он запнулся и сконфуженно замолчал.