Больница Марселя Пруста похожа на лицей Джонни Холлидея. Такие же бетонные стены, тот же линолеум на полу, широкие окна с толстыми стеклами, граффити с призывами к насилию, убийствам, разрушению общества. Все встречные курят, включая санитаров, как будто запрет курения в общественных местах здесь воспринимается строго наоборот.
Разница между больницей и лицеем сводится к оформлению входа. Вместо рокера с электрогитарой здесь торчит писатель с закрученными усами и с пирожным в руке. На постаменте вместо строчки из песни «Я читаю» процитирован Пруст: «Чтобы выносить действительность, мы все должны лелеять в себе некоторое безумие».
Рене входит в оранжево-белую столовую. Сначала он путается, садясь то за столик к Наполеонам, то за столик к Иисусам, потом пытается завладеть отдельным столиком, подальше от других больных, но подходит санитар со словами:
– Здесь сидят поклонники сатаны, скоро они соберутся. В полнолуние они бывают агрессивными, и те, кто не принес официальной присяги дьяволу, могут от них пострадать. Чувствую, это не ваш случай, так что не советую здесь оставаться.
Бывший учитель истории хватает свой поднос.
– Куда мне пересесть?
– Как ваша фамилия?
– Толедано. Кажется, доктор Шоб уже приписал меня к столику.
Санитар проверяет по списку.
– Ага, вот вы: «атлант». Так бы и сказали. Идемте, Атлантида вон там. Понятно, почему вы их не увидели, они сторонятся остальных.
Атлантов трое: двое мужчин и женщина. Рене робко здоровается и подсаживается к ним.
– Вы из какого города Атлантиды? – тут же обращается к нему с вопросом пухленькая дама.
Он не готов отвечать. Тогда к соотечественнице присоединяется мужчина с длинными седыми волосами:
– Раз вас посадили к нам, значит, вы тоже атлант.
Третий, худющий, наполняет его стакан.
– Не стесняйтесь, здесь единственное место в целом свете, где можно смело заявить о своем атлантическом происхождении.
Рене молча ест.
– Вы так и не ответили. Вы откуда?
– Из столицы, – неохотно цедит он.
– Из Атлантиса?
– Столица называется не Атлантис, – хмуро бормочет Рене. – Это город Мем-сет.
– И что же вам о нем известно, мсье Всезнайка?
– Слово «Атлантида» придумал Пифагор, за ним его повторил ученик Пифагора Критий, потом был Платон. Это греческое слово. С какой стати, спрашивается, этим людям говорить по-гречески? У них должен был быть собственный язык.
Женщина считает необходимым сказать свое слово:
– Я знаю правильное название столицы Атлантиды: Крабуньяк. Даже два Крабуньяка: Крабуньяк-виль и Крабуньяк-пляж. Между ними была дорога, часто загруженная.
Рене тяжело вздыхает и продолжает есть.
– Ты, новенький, чем занимался, когда был атлантом? – интересуется женщина.
Он продолжает есть. За него отвечает длинноволосый седой мужчина:
– Я был ответственным за путешествия. Там путешествовали запросто, по щелчку пальцев: раз – и оказался там, где хочешь. Телепортация! Я устраивал путешествия детям. Главным было сосчитать их сначала и потом. Если я кого-то недосчитывался, мне устраивали нагоняй.
– А я лечила людей специальной палочкой. Одно прикосновение – и человек здоров.
– А я управлял лазером. Там была башня, с нее бил мощный лазерный луч, это была лучшая защита от нападений врагов.
Он закрывает глаза и видит террасу, где происходил последний разговор с Гебом. Он не может забыть картины города.
– Нет. Не было ни войн, ни врагов, – возражает Рене, откладывая приборы.
Трое других больных напрягаются.
– Вы-то откуда знаете? – спрашивает худющий, от тика у него кривится рот.
– Воевать было не с кем. Остров был полностью изолированным.
– Никаких лазеров там не было, потому что у атлантов не было потребности в изощренных технологиях. И в медицине не нужны были никакие волшебные палочки, хватало здорового питания и образа жизни, чтобы всегда пребывать в добром здравии.
– Думаю, мы жили в разных городах, – резюмирует со знанием дела женщина.