Ящик с проклятием

Сеп вспомнил свою мать – как мало она ест, как спит в кресле, какая у неё серая восковая кожа. В прошлый раз мама так выглядела, когда лечилась на материке. Образы застучали по мозгу, как градины по железной крыше. Сеп тряхнул головой и покрутил поролон на наушниках.

Он подумал о ящике для жертвоприношений, как похоронил внутри свои угрызения совести. Столько лет прошло, но стоило Лэмб произнести заветные слова, как живо вспыхнули яркие воспоминания, накатили те же эмоции.

– Нет, – вслух сказал Сеп. – Она больше не заболеет. Больше нет.

Внезапно запульсировал зуб, боль прокатилась через всю голову к глухому уху. Запах сырости и земли тревожил память, как подошвы обуви – дорожную пыль. Сеп принюхался.

Вдруг камень подле его ноги зашевелился.

Сеп отшатнулся и навзничь упал в ручей. Джинсы мгновенно промокли. Краб, похожий на валун с острыми конечностями и шипастой кожей, медленно развернулся; его жвала вращались, он балансировал на кончиках огромных ног, предупреждающе выставив вперёд клешни.

Сеп застыл.

Откуда краб тут взялся? Сейчас лето, слишком жарко. Это зимой они копошатся тут, точно крысы, а летом им положено держаться под водой. Даже по ночам.

Тварь замерла на краю прибоя, белая пена бурлила вокруг её лап.

В прошлом году крабы изрядно кого-то потрепали. Местные ребятишки едва начинали ходить, как их уже учили – не попадайся крабам в клешни, не отпустят. А вот туристы вечно подбирались слишком близко, желая поймать хороший кадр или просто повыпендриваться перед друзьями. За год до рождения Сепа крабы убили маленького мальчика, который упал с пирса.

Чудище мучительно медленно уползло в воду, и Сеп рванул прочь. Сердце колотилось в груди, наушники хлопали по шее. Он пронёсся вверх по холму и по безмолвным улицам до самого дома, где с грохотом захлопнул за собой дверь. Тело буквально сводило от ужаса.

Сеп выдохнул, пощёлкал кнопки плеера и позволил запахам родного дома прогнать страх. Мир снова стал нормальным, безопасным.

На тумбочке шипел телевизор, мама, по-прежнему в униформе, спала на диване, а на полу стояла тарелка с нетронутой курицей. Сеп подсунул подушку под голову матери и выкинул ужин. Затем налил стакан воды и поставил рядом с креслом. Укрыл маму одеялом, взял пульт и попытался переключить канал.

Увы, везде было одно и то же: шипение статики и «снег» на экране, что наполнял темноту призрачным светом. Сеп выдернул шнур из розетки.

У себя в спальне он пробрался по захламлённому полу и развернул телескоп к окну. Пелена облаков закрывала небо пуховым одеялом, и Сеп так ничего и не разглядел.

Ещё долго после того, как храп мамы утих, он лежал без сна и смотрел, как растут тени в синеве его спальни. В доме было тихо, если не считать привычных щелчков и звона труб в оседающем здании. Сквозь щель в занавесках прямо на ноги сочился молочный свет. Сеп передвинул ноги. Перевернул подушку. Повернулся на другой бок.

Перед глазами всё стояло встревоженное зубастое лицо Аркла. Интересно, вспомнили ли остальные, что это и был их любимый столик у Марио? Сели ребята туда случайно или намеренно? Сам-то Сеп вспомнил то лето, как они все вместе торчали в магазинчике и ели фирменную пиццу, остывая после гонок на велосипедах.

Ребята, похоже, искренне тревожились. И так странно, что мама именно сегодня впервые за четыре года упомянула Аркла и Лэмб – и они в тот же день появились на пороге.

Сеп тряхнул головой и подумал о заявлении в колледж – шансе на долгожданный побег из Хилл Форда. Но неожиданно пришёл образ: мама в больничном халате, её везут на коляске в театр, а роба очерчивает исхудавшие колени. Сеп зажмурился, но картинка упорно не желала исчезать.

Сеп всё лежал, то включал, то выключал плеер, а мысли путались на липкой кромке сна. Вдруг одна минута задержалась дольше остальных. Мир замедлил ход, кровь прилила к здоровому уху. Сеп открыл глаза и увидел, что тени стали гуще. Проехала машина, разрезая светом фар темноту комнаты.

Отголосок старого позабытого страха разлился по венам, и Сеп резко сел в кровати. Он будто вернулся в детство; так же вглядывался в черноту, так же мысленно ощупывал углы дома, словно пробуя зуб языком. Где-то на грани тишины пульсировал звук, похожий на биение его собственного сердца.

Он тут не один.

Что-то притаилось по ту сторону окна, хладнокровно и терпеливо наблюдало за Сепом – так, как ящерица выслеживает муху.

По занавескам скользнула тень.

– Это не может быть шкатулка, – вслух заявил Сеп, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле, затем встал и резко отдёрнул шторы.

На него уставилось три пары чёрных блестящих глаз.

Сеп рассмотрел ворон. Ужасные клювы касались стекла, крылья топорщились, лунный свет отливал на перьях чёрным, синим и пурпурным, а когда вороны встретили взгляд Сепа, его словно окатило ледяной волной. Он стиснул зубы, щёлкнул задвижкой и с силой распахнул окно. Птицы беззвучно взлетели в ночь.

15. Кости

Едва войдя в загон, Роксбург понял: что-то неладно. И не потому, что исчезли олени. Исчезло вообще всё живое.