Ящик с проклятием

Тому, кто десятилетиями дружит с лесом, скрип и треск шевелящейся кожи мира знаком не хуже собственного голоса. Но сегодня вокруг царила тишина: безжизненная земля, застывшие деревья, пустой холодный воздух без единого звука птичьих песен. Так что егерь сидел неподвижно, пока не наступила ночь, смотрел, как солнце покидает небо, – и ждал.

Вдруг его глаза вспыхнули в темноте. Что-то появилось на поляне. Ощущение было, как будто он попал в луч фонарика. Егерь сплюнул из щелей в зубах густую слюну с табаком и ощутил вкус собственного страха.

В молодости Роксбургу довелось сражаться на войне, смысла которой он не понимал. Как разведчику ему приходилось ползать сквозь насекомых и пауков по малайским джунглям, пока вода с листьев капала на шлем, следить в треснувший бинокль, как по-кошачьи беззвучно подкрадывается Армия освобождения. Однажды он присел на корточки, веря, что зелёный полог его скроет. Но вдруг пуля чиркнула по пятке ботинка, и Роксбург нырнул в воронку от снаряда прежде, чем успел вздохнуть, тело двигалось быстрее мыслей.

Снайпер игрался с ним весь день напролёт – то расщепит кору прямо над головой, то поднимет фонтанчик пыли под ногами. Роксбург казался себе муравьём под лупой; он едва не варился заживо, потрескавшиеся губы жгло. Дождавшись, когда огромное оранжевое солнце скроется за деревьями, разведчик уполз прочь на животе, прячась от лунного света в ямах, где шевелились ядовитые змеи.

В казарме командир выдал ему новые ботинки, флягу с водой и отправил обратно – по тому же маршруту, в ту же канаву. И по дороге туда Роксбург понял, что означает страх – не когда ты вздрагиваешь от внезапного шума, а настоящий, первобытный страх, – когда инстинкт жёлтыми зубами пережёвывает твой разум.

До сих пор, сорок лет спустя, он иногда вскакивал с кровати, пройдя во сне тот путь. Будто страх, что тогда поселился в молодых костях, никуда не делся, даже когда плоть увяла.

И вот Роксбург опять ощутил тот первобытный страх. Что-то наблюдало за ним с хладнокровным вниманием снайпера, тем же невозмутимым терпением – и теми же смертоносными намерениями. Вдруг пришло воспоминание – даже до джунглей, ещё из детства. Том почти забыл, каково это – когда в летнем воздухе висит осязаемая тяжесть.

Старый егерь свистнул собакам, но гробовая тишина перехватила резкую ноту и превратила её в тихий и полный отчаяния крик со дна колодца.

Ланди и Бискай неохотно выбрались из кустов. Терьеры жалобно хныкали, и Роксбург заметил на боку Ланди порез – розовый и тонкий, похожий на влажные надутые губы. Егерь присел и раздвинул шерсть. Собака вздрогнула.

– Что ж ты с собой натворила, девочка? – тихо спросил Том.

Он достал из кармана полосу красного мяса и осторожно вложил в пасть Ланди. Та поспешно прожевала угощение, а потом облизала грязную руку хозяина, покрыв ту блестящей слюной. Егерь же пока осматривал рану. Её нанёс не зуб или коготь – что-то куда длиннее. Словно Ланди продиралась мимо чего-то вроде зацепившейся за шкуру проволоки.

Собака поранила себя сама. Даже в охотничьем угаре она не подвергала себя такой опасности, не терпела такую боль.

Значит, от чего-то убегала. Бежала, спасая свою жизнь.

Роксбург вынул из пасти Ланди перо и поднял его повыше, рассматривая в лунном свете.

Чёрное. Воронье.

Он проверил маленькие латунные глазки на патронах дробовика, закрыл ружьё и зажал его сгибом локтя. Сделал шаг к поляне, остановился – затем, к своему ужасу, медленно двинулся обратно к тропе, проглотив ком, что словно застрял в горле.

– Это мои земли, – крикнул егерь, стараясь не выдать дрожь в голосе. – И ежель не хочешь, чтоб я тебе зад дробью нашпиговал, проваливай подобру-поздорову.

Ответа не последовало. Том его и не ждал. Солёный ветер толкнул в спину, но деревья вокруг остались безмолвными и неподвижными.

Собаки прижались ближе к хозяину.

И в тот момент с издревле присущим всем охотникам чутьём Роксбург понял – что случись, никто не придёт на выручку, даже если вопить во всё горло. Он в лесу один, рядом только собаки, а вокруг маревом висит чей-то гнев – невидимый, но осязаемый.

Егерь шагнул назад, почувствовал, как под ногой хрустнули кости, и испуганно обернулся. Сердце колотилось в груди. На земле лежала горстка чёрных перьев, и отливал синевой острый как лезвие клюв.

Терьеры зарычали и заскулили, нервно облизывая пасти.

Роксбург пошевелил перья стволом ружья, увидел хрупкие рёбрышки и хотел было уже отнести трупик в кусты.

Но комок перьев и костей внезапно дрогнул от прикосновения, захлопал разорванными крыльями – и упорхнул во тьму.

Роксбург резко выпрямился.

Грудная клетка птицы была вскрыта, и мешочки лёгких не двигались. Ворона определённо не дышала.

И однако улетела.

Егерь развернулся и побежал назад в свою хижину на опушке леса, мечтая лишь об одном – скорей добраться до Эйлин.

За спиной ревел ветер, деревья на поляне тряслись.

Кто-то опять нарушил правила.

16. Мак