Ясидел на не очень плотной траве и ел сэндвич

Сняв сто шекелей в банкомате, он зашел в магазин, купил клубничный йогурт и плетеную халу с приклеенным к ней по замыслу булочника маком. Сел на скамейку, отложив в сторону синий пакет с покупками. Маленькая Ирис выгуливала черного пса. Пес принюхался к пакету, и старик погладил его.

– Вы тоже любите собак? – спросила Ирис.

– Да, да, – ответил старик весело.

Девочка совершенно не почувствовала, что пора заканчивать беседу.

– Мы недавно его стерилизовали, – сказала Ирис, и старик смутился и выразил преувеличенное удивление. – Иначе меня с ним ни за что бы не выпустили, – объяснила Ирис.

Старик был очень рад за пса и улыбался девочке. Ей даже показалось, что он был бы не прочь, если бы его тоже стерилизовали и разрешили Ирис гулять с ним.

– Правда, хороший пес? – спросила Ирис.

– Во! – ответил старик и сжал кулак с поднятым кверху большим пальцем.

Ирис зарделась от похвалы и заметила, что большой палец старика сбоку похож на лыжу. Она посмотрела на свой палец и увидела, что он тоже немного загнут вверх, но похож скорее на носик чайника и загибается не так круто.

– До свидания, – сказала девочка, – мне пора домой. – И увела пса.

Имя девочки осталось старику неизвестным. Имя пса и вовсе кануло в вечность. Любопытно, станет ли девочка Ирис, взрослея, менять имена – сначала, например, на Рахиль, потом – на Сару или Ребекку?

Старик вспомнил, каким он сам был лет двадцать-тридцать назад, с каким полным глубокой мысли лицом проходил он мимо других стариков, сидевших на этой же скамейке. Как полны были уважением к его мыслям их провожающие взгляды. Воспоминание это было мутновато-тусклым, как глаза старика.

Он достал из пакета йогурт, отодрал уголок цветной с рисунком пленки, закрывавшей баночку, поставил ее на сиденье скамейки, вынул из пакета пластиковую белую ложечку, которая полагалась в этом магазине каждому, кто покупает йогурт, и отломил кусок от халы, наблюдая, как вкусно разрываются хлебные пряди. Зачерпнул ложечку йогурта, открыл рот, а закрыли его уже в больнице, которая располагалась совсем недалеко. Правда, и с раскрытым ртом он еще успел подняться со скамейки, большие черные тени метнулись ему под ноги, словно раскрытые для просушки мужские зонты, которые он, не чувствуя в себе сил отодвинуть в сторону, попытался обойти и не смог. Показалось ему еще, что его кусают не то комары, не то мухи, но как-то странно, через толстую кожу туфель. Он успел подумать, что неудобно снимать туфли в публичном месте, а расчесать укусы через туфли невозможно, значит нужно попробовать незаметно наступить подошвой одной ноги на другую – хотя бы прижать зудящее место.

Хоронили его в обычный будний день, в присутствии социальной работницы, четырех старух и старика (у пятерых последних атрофировалось ощущение смерти, у социальной работницы – профессионально затушевано, как лица изнасилованных женщин в телевизионных новостях). Нужно отметить: старик не рассорился к концу жизни, как это обычно бывает, со всеми почти старыми друзьями, продолжая безоблачное общение с ними в прерывистых снах, приходящих после незатейливых радостей расправленной простыни и зарывания в надежное одеяло. Наяву каждая такая оборванная (иногда со скандалом) связь хоть и воспринимается воображаемым статистическим стариком сквозь раздражение и заношенный флер печали, все же ясно осознается им как шаг к грядущей полной свободе, как отданный канат, не обвивающий больше оголившуюся причальную тумбу. Наш хитрый старик всех обманул, скрыв поздний триумф одиночества.

Итак, пришли на похороны только эти шестеро – представитель государства и пятеро случайных соседей. Близких его то ли не нашли, то ли, может быть, не слишком упорно искали, он ведь не жертва террора, и его не сбил на пешеходном переходе известный адвокат. Был там еще смуглый раввин в черной шляпе, который быстро качался и еще быстрее проговаривал слова молитв.

А через неделю в другом уголке той же местности в семье адвоката и служащей министерства охраны окружающей среды в ночь с 13-го на 14-е родился мальчик (как выяснится позже – с большими способностями к математике), и для снимка к первому его дню рождения уже ждут его на полке шкафа маленькие полосатые трусы.

СЕКРЕТ

Мне рассказали потом, что жена давно выгнала его из дому, и он поселился у своей пожилой матери. Иногда в пьяном виде он заваливался к жене с каким-нибудь подарком для малолетней внучки. Жена отбирала у него очередной ключ, а он клялся, что этот – последний, больше нет, но с изворотливостью опытного алкоголика никогда не забывал изготовить дубликат и оставить его в квартире матери перед очередным приходом к бывшей жене. В вечер последнего посещения «экс»-супруга, уложив внучку спать, вышла на пару часов из дома, а когда вернулась, то застала его пьяным, заснувшим в постели внучки, игравшей на полу рядышком. Она разбудила его и потребовала, чтобы ноги его больше не было в доме. Она не будет играть с ним в игры с врезкой новых замков. Он на этот раз и сам смутился и больше не размножал своих отмычек.