Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Простите, дядя Коля? Я знакомая Романа, вот он записочку вам передал. Да, можно? Ой, спасибо вам, вот выручили. Да, да! За этой машиной, синей.

В железном киоске Роман, сел снова, досадливо морщась, обозвал себя придурковатым ловеласом. Со стыдом вспоминал, какая же она потерянная, светлая, в этом своем почти детском платьице, такая совсем девочка, хотя видно — взрослая молодая женщина. А он со своими приставаниями. Совсем стал козлом на этой работе. Обидел, а она сдержалась, не показала. Везет же крутому подлецу, такая женщина любит. А идиот — не ценит.

Глава 20

Зной остановил время и высушил пространство. С утра падал на травы и воду стеклянный белый свет, и казалось, все вокруг сделано из этого раскаленного стекла, тронуть нельзя, чтоб не обжечься внезапными осколками. Каждый шаг был подвигом, каждый жест и каждое слово Ника обреченно проигрывала внутри, ужасаясь тому, что вот, сейчас нужно — сделать, шагнуть, сказать или повернуться. Но жизнь шла и, нахлобучивая утром потертую пашкину бейсболку, Ника проходила раскаленным двором в кухню, где героически громыхала кастрюлями Алена, помогала той готовить, сервировала столы, убирала опустевшие номера и встречала новых гостей. Новые гости радостно выскакивали из автомобилей, щурясь на неумолимо-приветливое солнышко, быстренько обосновавшись, спускались на песок. И сверху, бродя по хозяйственным делам, Ника, улыбаясь, смотрела, как они все медленнее курсируют с ковриков и шезлонгов в теплую воду, а после третьего купания уже и не выходят, торча шляпами и кепками из сверкания воды, как небольшое стадо африканских бегемотов. Впрочем, даже сидение в воде не спасало. Нике казалось, сама она — тоже почти бегемот, с тяжелыми руками и ногами, с увесистой головой и неповоротливыми плечами. И когда приехала Тина, на пару дней, чмокнула и, оглядывая подругу, сказала одобрительно «совсем стала звонкая, как сушеная рыбешка», то сильно удивилась. На вяленых рыб, казалось ей, похожи отец и сын — длинные, выжаренные до тугих жил, светловолосые и светлобровые, с глазами тоже светлыми, на черных от загара лицах.

— Совсем Пашкина сестра, — сказал как-то Фотий, вернувшись из города и усаживаясь рядом с Никой на крылечке, хлебнул ледяного компота, — сидите рядом, и не отличишь вас. Только ты лохматая.

— А Пашка длинный, — засмеялась Ника, — и все же мужик. Тину поселили в номер с кондиционером, благо корпус почти опустел.

И Ника прибегала к ней отдыхать, валилась на кресло, раскидывая загорелые ноги, и наслаждалась комфортными плюс двадцать пять. Тина полулежала, внимательно смотрела в зеркальце, накладывая защитный крем. Лениво что-то рассказывала. Ника смотрела в окно, на белый от зноя двор, кивала, смеялась. И думала иногда — я привыкаю.

Буду в этой жаре так же, как Пашка, как Фотий — рыба в воде. Ага, улыбалась мыслям, вяленая такая рыба. Побыв три дня, Тина уехала. А зной еще усилился. Казалось, стекло жары загустело, стало прочным, как броня. И теперь Ника вполне верила кумушкам в магазине, точно, сто лет не было такого зноя.

— Что-то будет, — сказал как-то Фотий. Под утро они возвращались из тайной бухты, куда ушли поплавать в светящемся море, и остались спать на раскинутом покрывале. Он подал Нике руку, вытаскивая ее на траву, отпустил и показал на запад, где небо было странного сизого цвета. В этом сизом, которое еще не потрогали лучи встающего солнца, что-то неясно бугрилось, еле видное, но угрожающе огромное. Ника сморгнула, глаза болели в попытках рассмотреть. Идя следом за мужем через просыпающуюся степь, нестерпимо сверкающую росой, которая высохнет без следа через полчаса, снова и снова вглядывалась в тайные движения неба над его головой. Потом отвлеклась, о чем-то болтали, открывая ворота. И уже заходя в дом, Ника встала, задирая голову.

— Вот это да! Из крошечного невинного облачка, которое торчало чуть ниже зенита, буквально за четверть часа выросли грандиозные, в полнеба, белоснежные облака, такие тугие, что казалось, сейчас взорвутся, обдавая землю клочьями холодного мороженого. Ника снова спустилась по ступенькам и затопталась у низких елочек, забыв закрыть рот. Снежные тугие горы пребывали в незаметном и постоянном движении, выращивали круглые мускулы, медленно втягивали их, чтоб выдуть великанскими мячами с других сторон. И все это в знойной раскаленной тишине слепящего летнего утра. Фотий прошел к машине, на ходу приобнял, целуя в макушку. Она потрогала его спину, с радостью ощутив, как движутся мускулы и позвоночник под ладонью. Сказала с надеждой:

— Может, дождь будет? Или хоть солнце прикроет. Но Фотий покачал головой.

— Сегодня вряд ли. И насчет тени — смотри, как их крутит. Все с одной стороны. Садясь в машину, напомнил:

— На голову надевай. Поняла? И не шастай по жаре без нужды.