Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Чего? Церкву, что ли? А не знаю… — в голосе Алены послышалось нехорошее раздумье и Ника обругала себя за попытку пошутить. Если в местной церквушке чего случится, тоже зловещий Кипишон и его происки. Хорошо, хоть безголовых птиц больше не видела. А еще мальчишка Ваграм рассказывал про ягнят, которых тот «давит и кров пиет»… Нике стало душно и сердце нехорошо заныло. Она сочувственно посмотрела на Алену. Но та, поделившись страстями, сразу повеселела и, мурлыкая, снова ошкуривала картофелины. Закончив, Ника вышла во двор. Побрела в душ, время от времени с надеждой оглядываясь на белоснежные горы в полнеба. Но те, издевательски бугрясь, обходили монету солнца, и оно, выбеливая крутые выпуклости, жарило все сильнее, будто воздуха над степью не осталось вовсе. Душ принес небольшое облегчение. Буквально на те несколько минут, пока Ника запирала легкую дверцу, а мокрые волосы ерзали по остывшей спине. К тому времени, как она перешла двор, зной снова навалился, вжимая мокрую голову в плечи жесткой бескрайней ладонью. «Железный август» — вспомнилась ей строка из стихотворения, прочитанного Тиной, — железный август в длинных сапогах. Он именно такой! Вот бы тоже уметь так, сложить всего четыре слова, и в них все, что вокруг. По ступеням с пляжа поднимался Пашка, тащил на руке блестящие черные костюмы с желтыми и белыми полосками. Поджидая его, Ника увидела — в сторону поселка по прибою бредет женская фигурка. Ну да, очередная поклонница Пашки великолепного. Только что-то плечи опущены и голова поникла. Поругались. Или жара?

— Ночью сегодня опять убежишь? — спросила негромко, чтоб не услышала Алена. Пашка скинул ношу в тень под стену дома. Покачал головой.

Загорелое лицо было серьезным и будто недоумевающим.

— Не. А компот есть?

— Сейчас принесу. Она подала холодный кувшин, и Пашка, гулко глотая, напился. Вытер красные усы по углам рта. Сел, свешивая руки между колен.

— Ничего не хочу, никого не хочу. Без нее ничего неохота. Ника держала кувшин, прижимая к тонкой рубашке. Та сразу намокла на груди. С крутых боков кувшина медленно стекали неровные капельки, от которых пальцы становились скользкими. Пашка поднял серьезное страдающее лицо.

— И что делать мне теперь? А? Ты большая, ну скажи. Это пройдет?

— Пашенька, — она села рядом, аккуратно поставила кувшин на ступеньку, — боюсь, только начинается. Потом пройдет. Наверное. Но не скоро. Не сейчас. Извини. Тот опустил голову, отворачиваясь. Ей было видно чуть оттопыренное ухо и желвак на скуле. А еще кулаки, напряженно лежащие на коленях.

— Я бы его убил. Веришь? Или избил бы так, что маму звал, и плакал кровью. Но она. Она ж гада любит?

— Паша, нельзя. Ты хочешь, чтоб его шестерки тебя грохнули? Отец кроме тебя ничего не видит, ты ему свет в окне.

— У отца ты есть! У вас любовь. Вы, блин, как из сказки двое!

Смотрю и думаю, так не бывает! А если и бывает…

— Тогда будет и у вас, — сказала Ника, дрогнув сердцем. Повторила с отчаянной уверенностью, — будет! Если ты захочешь.

— Я-то хочу… — угрюмо ответил мальчик и встал, нещадно ероша просоленные волосы, — ладно, извини, что я тут… Я просто ж вижу, как ты на них глядишь, на этих моих дурных баб, у тебя сразу глаза больные. Так хочешь, что все вокруг, как в сказке, хоба и сделалось. А оно никак. Пойду в душ да посплю.

— Да…

— К ночи поставлю там деревяшки. Как хотели.