Ястребиный источник

Мне сказали,
Что ты ослаб от ран… Я был тогда
На Байльском берегу, когда ты, спятив,
Сражался с морем. Чем ты по рукам
Так спутан? А! Какой-то женской тряпкой.
Все утро брел я наугад и вдруг
Услышал голоса. Я начал клянчить.
Сказали мне, что я в шатре у Мэйв,
И кто-то властный там пообещал мне:
За голову Кухулина в мешке
Я получу двенадцать пенсов. Дали
Мешок мне в руки и растолковали,
Как это место отыскать. Я думал,
Что до ночи плутать мне; но сегодня,
Видать, счастливый день.

Кухулин

Двенадцать пенсов!

Слепой

Я б не пошел, но королева Мэйв
Сама мне повторила обещанье.

Кухулин

Двенадцать пенсов! Славная цена
За человечью жизнь! Твой нож наточен?

Слепой

Мой нож востер: ведь я им режу хлеб.

(Кладет мешок на землю и принимается медленно, снизу вверх ощупывать тело Кухулина.)

Кухулин

Ты, верно, знаешь все, Слепой. Мне в детстве
Мать или нянька говорили, будто
Слепые знают все.

Слепой

Нет, но они
Умеют мыслить здраво. Как иначе
Я мог бы получить двенадцать пенсов,
Когда б не здравый смысл?

Кухулин

Уже я вижу
Тот образ, что приму я после смерти:
Пернатый, птичий образ, осенивший
Мое рожденье, — странный для души
Суровой и воинственной.

Слепой

…Плечо, —
А вот и горло. Ты готов, Кухулин?

Кухулин

Сейчас она и запоет.

Сцена темнеет.

Слепой

О! О!

Волынка и барабан, занавес падает. Музыка стихает, и снова поднимается занавес над пустой сценой. На ней — никого, кроме женщины с вороньей головой. Это Морриган. Она стоит спиной к залу и держит в руке черный параллелограмм величиной с мужскую голову. Еще шесть параллелограммов укреплены перед задником.

Морриган

Я говорю для мертвых: да услышат.
Вот эта голова принадлежала
Великому Кухулину; а эти —
Шесть нанесли ему смертельных ран.
Вот первый: задержавшаяся юность,
Любезная для женщин; вот второй,
Неукротимый воин, спавший с Мэйв
В последний раз; вот сыновья ее,
Ударившие третьим и четвертым.
Об этих же и говорить не стоит:
Увидев изнемогшего от ран,
Они подкрались, чтоб еще ударить,
Вот этот — пятым, а вот тот — шестым.
Им Конал отомстил. Смотрите танец.

Входит Эмер. Морриган кладет голову Кухулина на землю и покидает сцену. Эмер начинает танцевать. В ее движениях — ненависть к головам тех, что нанесли Кухулину раны. Может быть, она замахивается, чтобы их ударить, трижды обходя по кругу. Затем она приближается к голове Кухулина, возможно поднятой выше других на какой-то подставке. В ее танце — преклонение и торжество. Она чуть не простирается перед ним, а может быть, и в самом деле простирается ниц, потом поднимается, как бы прислушиваясь к чему-то. Она в нерешительности: уйти ей или остаться; наконец замирает неподвижно. В тишине слышны несколько слабых птичьих трелей.

Сцена медленно темнеет. И вновь раздается громкая музыка, но теперь совершенно другая. Это музыка ирландской ярмарки наших дней. Светлеет. Ни Эмер, ни отрубленных голов на сцене нет. Никого, кроме трех уличных музыкантов в драной одежде. Двое из них наяривают на волынке и барабане. Потом они стихают, и уличная певица начинает петь.

Певица