Язва на полставки

Пока я рядом решаю повторно пройтись и по Петропавловской крепости, но практически всё время провожу на том самом месте, где Дёма меня поцеловал. Часа два, если не больше, сижу на неровных булыжниках и очередным разворотом оставляю в памяти панораму противоположного берега. Вдохновение странная штука: то ни крупицы, то через край хлещет.

Только когда начинает темнеть, выдвигаюсь в сторону Дворцовой набережной через шумный от гула машин мост. Город оживает. Нет, он всегда кипит, но после заката наполняется особенной атмосферой жажды приключений. В саду Зимнего к моему приходу успевает образоваться многолюдность. Все лавочки вокруг фонтана заняты. Впрочем, мне они и не нужны. Моя цель белокурый блондин, бренькающий на гитаре.

Макар реально клёво играет и не менее клёво поёт. При том, что не просит за это ничего, работая на безвозмездной основе. Я как-то спросила его об этом, на что мне ответили, что это просто развлечение. Что ему нравится музыка, а игра на публике ничем не хуже репетиций в четырёх стенах. Плюс здесь соседи не начнут стучать по батареям.

Торможу в сторонке, наблюдая за ним. В какой-то момент Макар замечает меня, кивает и лиричная песня, которой я и не знаю, сменяется на другую. Ого, а вот эту знаю. Да кто не знает? Бутусова знают все.

Девушка по городу шагает босиком, Девушке дорогу уступает светофор.

Сверху улыбается воздушный постовой, Девушка в ответ ему кивает головой.

Стоп, мне кажется, или он как бы посвящает эту песню… мне? Просто он так смотрит… А я как дура стою с двумя шавермами, купленными в ближайшей забегаловке. Не самый привлекательный образ.

А на дворе цветёт весна, Она в кого-то влюблена.
А этот кто-то за окном
Сидит и видит день за днем[5]

…

«А на дворе цветет весна». На улице давно и полным ходом цветёт лето, но «она в кого-то влюблена» актуально как никогда. Только вот исполнитель современной аранжировки совсем не обрадуется, когда узнает, что конкретно он к сие действу не имеет никакого отношения.

— Спасибо, — благодарят меня, уходя через несколько минут на самопровозглашённый перерыв и с удовольствием принимая «еду богов». Ну а что?

Раз уж Тони Старк[6] советует, как нам, простым смертным, удержаться?

— Подумала, вдруг ты проголодался. Я так точно, — макаронами сыт не будешь, поэтому свою порцию котят в лаваше успеваю умять уже на половину.

— Вообще-то это я должен тебя угощать.

— Двадцать первый век. Девчонки у руля. Сочтёмся.

— Замётано, — с моего подбородка стирают размазавшийся майонез, и я слегка впадаю в ступор от двусмысленности момента. Хм… А ведь мне предстоит его отшить. И как это сделать, когда на тебя смотрят с такой лучезарной улыбкой?!

— Ты вроде хотел поговорить? — думаю, нет смысла ходить вокруг да около.

— Ты тоже, да?

— Да. Есть что сказать.

— Ну пошли. Найдём место поудобней.

Местом поудобнее оказывается каменный парапет на набережной. Пока ещё пустой. Для развода мостов и сумасшедшей толкучки, в которой порой и до драк за козырное местечко доходит, рановато. Зато на пристани непрекращающимся конвейером выплёвываются и засасываются на катера люди, желающие прокатиться по каналам и послушать экскурсовода.

Макар помогает мне забраться на прохладную поверхность, и приставив неподалёку старушку гитару, ловко запрыгивает следом. Забавно. А вот Дёма не разрешил бы так сидеть. Велел бы постелить что-то, как тогда, в Петергофе… Не знаю, почему мне приходит это в голову. Я ведь не сравниваю этих двоих. Или…

Сижу, болтая ногами и имея все шансы потерять балетку в лучших традициях Диснеевских принцесс, да разглядываю меланхоличное течение реки, сминая через целлофановый пакетик недоеденную шаверму. Которая больше не лезет. Сытная штука.

— Ну что? О чём беседы беседовать будем? — понимая, что от меня ждать активности не приходится, инициативу берёт Макар.

— Я… Я тут… — бли-и-и-н, почему это так сложно? У меня не такой богатый опыт с парнями, чтоб уметь швыряться ими направо и налево. Не хочется затронуть чужие чувства. Тем более что парень-то хорош. Реально хорош. Сложись другие обстоятельства… — Короче… Ну…

— Дай угадаю, ты хочешь сообщить, что я в пролёте? — вполне себе спокойно ошарашивают меня проницательностью.

Гримасничаю, строя виноватое личико.

— Это так заметно?

— Предельно. Но я ещё надеялся. Полагаю, дело в симпатяжке, что нарисован в твоём блокноте?

— Ммм… да, — честно признаюсь я.

— И что, ты в него влюблена?

— Вроде того.

— И это взаимно?

Едва сдерживаюсь, чтобы не коснуться ключицы, под которой и после душа ещё едва различимо виднеется след от нарисованного маркером сердечка.

— Да. Полагаю, что да.

— Полагаешь. Звучит не очень убедительно.

— У нас всё сложно. Но мы стараемся.