Языческая оппозиция христианизации Римской империи (IV–VI вв.)

Вместе с тем, ряд положений автора представляется сомнительным. В попытке доказать отсутствие религиозных причин узурпации Евгения, исследователь предположил, что Вирий Никомах Флавиан, чья деятельность предала узурпации Евгения характер языческой реакции, был едва ли не единственным сенатором-язычником поддержавшим узурпацию[274]. Таким образом, историк отвергал концепцию Г. Блоха, согласно которой Евгений и Арбогаст пользовались поддержкой большей части сената, или по крайней мере, большей частью сенаторов-язычников. Против положений Дж. О'Доннелла можно выдвинуть следующие аргументы: во-первых, Вирий Никомах Флавиан, безусловно, не был единственным представителем столичной аристократии, поддержавшим узурпацию. В источниках сохранились сведения о, по крайней мере, нескольких язычниках — представителях сенаторского сословия, занимавших государственные посты в период правления Евгения[275]. Во-вторых, по свидетельству Пруденция, значительная часть столичной знати приняла христианство только после поражения Евгения (Prud. С. Symm., I, 566–569). Тот факт, что Феодосий вынудил принять крещение лишь сенаторов-язычников, наиболее активно поддержавших узурпатора[276] и придавших всему периоду правления Евгения вид языческой реставрации, свидетельствует о стремлении императора политически изолировать своих оппонентов, но при этом избежать конфликта с сенаторской аристократией Рима в целом. Сопоставление данных свидетельств позволяет утверждать, что режим Евгения пользовался массовой поддержкой сохранившей приверженность язычеству столичной знати. Таким образом, концепция Дж. О'Доннела о полном отсутствии религиозной составляющей противостояния Евгения и императора Феодосия I представляется несоответствующей историческому контексту. Фактически исследователь игнорирует тот факт, что приверженность и язычеству и христианству разных слоев позднеримской знати, участвовавших в политической борьбе, отражала не только непосредственно религиозные симпатии, но и социально-политические идеалы.

Кроме того, не выглядит убедительным попытка автора сместить акцент религиозного противостояния от непосредственно религиозных различий на различия в «отношении к религии». Дж. О'Доннел утверждал, что в IV–V вв. язычество являлось не столько религией, сколько отношением к религии. По мнению исследователя, отличительной чертой «язычества» была веротерпимость ко всем религиозным системам, в то время как христиане были нетерпимы ко всем исповеданиям отличным от их собственного. Таким образом, согласно концепции автора, все религиозное противостояние сводилось к нападкам «нетерпимых христиан» на «терпимых язычников» и робким попыткам последних отстоять свою веру[277]. Действия «нетерпимых язычников», например императора Юлиана, историк объяснял влиянием на них христианского понимания религиозности[278]. C подобным объяснением характера противостояния язычников и христиан едва ли можно согласиться. Император Юлиан действительно воспитывался как христианин и, соответственно, мог воспринять характерную для религий откровения концепцию исключительности веры. Однако данный случай представляется единичным. Теория Дж. О'Доннелла не объясняет причин гонений на христиан императорами-язычниками Галерием и Максимином Дазой; погромов последователей новой веры представителями муниципальной знати азиатских и африканских провинций; нападок на христианских священнослужителей и монахов со стороны жителей сельских районов Сирии, Египта, Галлии и Италии, которые, несомненно, не только не были воспитаны как христиане, но зачастую не имели даже внятного представления об основных положениях христианской веры.

Велик вклад в исследование противостояния язычников и христиан британского историка Ал. Кэмерона. Прежде всего его заслугой является освещение множества частных вопросов религиозного конфликта конца IV — начала V в. В одной из своих первых статей он смог доказать, что трактат Макробия «Сатурналии» — один из важнейших источников по религиозной и интеллектуальной жизни римской языческой аристократии второй половины — конца IV в., был написан не современником персонажей данного литературного произведения: Веттия Агория Претекстата, Вирия Никомаха Флавиана и Квинта Аврелия Симмаха, как это традиционно считалось ранее, но лишь в 30-ые годы V столетия[279]. В статье, посвященной переходу власти над западными провинциями к Стилихону, автор убедительно доказал историчность свидетельств Пруденция и Зосима о посещении Феодосием I Рима в 394 г. и об успешной попытке императора добиться перехода в христианство представителей столичной знати[280], ранее отвергаемых рядом исследователей на том основании, что Феодосий не был в Риме после победы над узурпатором Евгением[281], что косвенно подтвердило факт исповедания язычества большинством представителей сенаторской аристократии вплоть до конца IV в.