Языческая оппозиция христианизации Римской империи (IV–VI вв.)

Значительно большее влияние, чем труды Л. Малюнович и Дж. А. МакГичи, получила изданная в 1945 г. статья Г. Блоха[257]. Развивая идеи Д. Н. Робинсона, исследователь предположил, что в конце IV в. язычники в римском сенате активно противостояли все более возраставшему давлению со стороны христианских императоров. Высшим проявлением оппозиционности аристократов-язычников стало, по мнению автора, участие представителей сенаторской знати в узурпации Евгения, которую исследователь оценивал как «языческое возрождение»[258]. Данная исследователем характеристика деятельности языческой аристократии Рима во второй половине IV в. до сих пор признается значительной частью западных историков «традиционной»[259]. Следует отметить, что эпиграфические изыскания историка привели его к заключению, что далеко не все сенаторы-язычники являлись ревностными почитателями восточных культов. Это позволило автору предположить, что среди столичной знати одновременно существовало две языческие «фракции»: «ориенталисты» и «традиционалисты». По мнению Г. А. Блоха, лидеры «ориенталистов» — Претекстат и Никомах Флавиан разделяли теософские идеи Юлиана Отступника и стремились реформировать традиционное римское язычество на основе восточных культов и неоплатонистской философии. Вторым полюсом римского язычества, по мнению исследователя, были возглавляемые Симмахом «традиционалисты», стремившиеся охранить древний культ от любых нововведений[260].

Итогом исследований темы языческой оппозиции в первой половины — середины XX в. стало издание в 1963 г. сборника «The Conflict between Paganism and Christianity in the Fourth Century» под редакцией итальянского историка А. Момильяно[261]. В данный сборник вошли восемь статей, написанных виднейшими европейскими исследователями (А. Х. М. Джонс, Э. Томпсон, А. Момильяно, Г. А. Блох) на основе лекций, прочитанных в Варбургском институте (Лондон) в 1958/1959 учебном году. Из материалов этого сборника наиболее важной для темы нашего исследования представляется статья крупнейшего английского антиковеда XX в. А. Х. М. Джонса[262]. В данной работе исследователь отошел от идеалистического восприятия межрелигиозного конфликта и попытался выявить социальные противоречия, нашедшие оформление в виде противостояния язычников и христиан. По мнению Джонса, реформы конца III — начала IV в. способствовали значительной бюрократизации системы государственного управления империи и создания новой имперской служилой знати, рекрутировавшейся в значительной степени из средних и низших слоев общества. Как было указано автором, именно эта зависимая от императора новая элита, быстрее всего принимает новую имперскую религию и становится авангардом государственной христианизации[263]. В то же время приверженцами язычества в значительной степени остаются представители «традиционных элит» — сенаторской аристократии и муниципальной знати[264]. Таким образом, исследователем было отмечено, что религиозный переворот совпал с социальными переменами, изменением социального состава правящего класса империи.

В 70-е — 80-е г. XX столетия в западной исторической науке происходит значительный всплеск интереса к Поздней Античности. Прежде всего это было связано с так называемым «методологическим переворотом», подменившим господствовавшее с XVIII в. понимание Поздней Античности, как периода «упадка и разрушения» представлением о периоде III–VII вв., как о самостоятельной исторической эпохе отличающейся как от классической античности, так и от раннего Средневековья. Данная концепция впервые была сформулирована в монографии британского историка культуры П. Брауна «Мир Поздней Античности», изданной в 1971 г.[265]. Под влиянием работы П. Брауна многие исследователи начали воспринимать позднеантичный период не просто как совокупность отживавших античных институтов и нарождавшихся институтов Средневековья, но как особую эпоху, или даже отдельную «цивилизацию». Несмотря на то, что ряд выводов П. Брауна представляется спорным, именно его работа способствовала началу рассмотрения Поздней Античности, как самостоятельного исторического периода, обладающего рядом специфических черт. Так как, по мнению П. Брауна и сторонников его концепции, именно «духовность» данного этапа развития средиземноморского общества позволяла выделить Позднюю Античность в особый исторический период, религиозная жизнь Римской империи III–VII вв. стала едва ли не наиболее изучаемой темой конца XX — начала XXI в. Следствием этого стала критика устоявшихся в историографии взглядов на характер религиозной жизни населения Римской империи, в том числе и переоценка ряда аспектов межрелигиозной борьбы IV–VI вв.